Гигиена убийцы

— Дать вам носовой платок?

— Даже когда были ребенком?

— Я никогда не был ребенком.

— Что вы хотите этим сказать?

— То, что сказал.

— Но вы же были когда-то маленьким?

— Маленьким — да, но ребенком не был. Я уже тогда был Претекстатом Тахом.

— В самом деле, о вашем детстве ничего не известно. Все ваши биографии о нем умалчивают.

— Естественно, потому что у меня не было детства.

— Но родители же у вас были.

— Гениальные догадки осеняют вас одна за другой, юноша.

— Чем занимались ваши родители?

— Ничем.

— Как это?

— Рантье. Состояние сколотили мои далекие предки.

— А еще потомки, кроме вас, были?

— Вы случайно не из налоговой инспекции?

— Нет, я только хотел узнать…

— Не суйтесь не в свое дело.

— Профессия журналиста, господин Тах, в том и состоит, чтобы соваться в чужие дела.

— Смените профессию.

— Ни за что. Я люблю свою работу.

— Бедный мальчик.

— Я задам вопрос иначе: расскажите мне о том периоде вашей жизни, когда вы были наиболее счастливы.

Молчание.

— Может быть, сформулировать вопрос по-другому?

— Вы меня что, за дурака принимаете? Что за игру вы затеяли? «Черный с белым не берите, да и нет не говорите» — так, что ли?

— Успокойтесь, я просто как могу делаю свою работу.

— Ну а я как могу делаю свою.

— Значит, для вас работа писателя — не отвечать на вопросы?

— Вот именно.

— А Сартр?

— Что — Сартр?

— Он-то ведь отвечал на вопросы.

— Ну и что?

— Это противоречит вашему определению.

— Никоим образом — напротив, это его подтверждает.

— Вы хотите сказать, что Сартр — не писатель?

— А вы этого не знали?

— Но он же писал замечательно.

— Кое-кто из вашей журналистской братии тоже пишет замечательно. Но владеть пером недостаточно, чтобы именоваться писателем.

— Неужели? А что еще нужно?

— Многое. В первую очередь — крепкие муди. Обратите внимание, я говорю о внеполовой категории и могу привести тому доказательство: муди есть и у иных баб. Их мало, но все-таки: возьмите Патрицию Хайсмит.

— Удивительно, что такой серьезный писатель, как вы, любит книги Патриции Хайсмит.

— Почему же? Ничего удивительного. Если вчитаться — эта особа ненавидит людей так же, как я, а женщин особенно. Чувствуется — она пишет не для того, чтобы быть принятой в гостиных.

— А Сартр? Он писал, чтобы быть принятым в гостиных?

— Еще бы! Я не был с ним знаком, но читал его писания — этого достаточно, чтобы понять, как пылко он любил гостиные.

— Такое с трудом укладывается в голове, когда речь идет о человеке левых взглядов.

— А что такого? По-вашему, левые не любят гостиных? А я думаю, наоборот, они их любят больше, чем кто-либо. Это естественно: будь я всю жизнь простым рабочим, наверно, тоже мечтал бы о гостиных.

— Вы чрезмерно упрощаете: не все левые — пролетарии. Среди них есть и выходцы из достойнейших семей.

— Неужели? В таком случае им нет оправдания.

— Не грешите ли вы стихийным антикоммунизмом, господин Тах?

— Не страдаете ли вы преждевременным семяизвержением, господин журналист?

— При чем здесь это?

— Я тоже думаю, что ни при чем. Так что вернемся к нашим мудям. Это для писателя самое главное. Писатель без мудей ставит свое перо на службу лжи. Вот вам пример: возьмем писателя, владеющего пером, дадим ему тему. Если у него крепкие муди — получится «Смерть в кредит». Если нет — выйдет «Тошнота».

— Вам не кажется, что вы все-таки несколько упрощаете?

— Это мне говорите вы, журналист? А я-то по доброте душевной старался придерживаться вашего уровня!

— Никто не требовал от вас такой жертвы. Я прошу всего лишь дать методически точное определение тому, что вы называете «мудями».

— Зачем? Неужто вы, чего доброго, собрались состряпать популярную брошюру обо мне?

— Нет, что вы! Я просто хочу, чтобы мы с вами хоть мало-мальски поняли друг друга.

— Ясно, этого я и боялся.

— Ну пожалуйста, господин Тах, упростите мне задачу, что вам стоит?

— Имейте в виду, юноша, я терпеть не могу упрощений; а вы к тому же просите меня упростить себя самого — и ждете ответного энтузиазма?

— Да не прошу я вас упрощать себя самого! Дайте мне всего-навсего самое простенькое определеньице этих ваших «мудей»!

— Ну ладно, ладно, не плачьте. Что вы за народ такой, журналисты? До чего все чувствительные!

— Я слушаю вас.

— Так вот, к вашему сведению, муди — это способность индивидуума к сопротивлению окружающей лжи. Вполне научно, правда?

— Дальше?

— Надо ли говорить, что есть они у очень немногих. А уж число людей, владеющих пером и обладающих вдобавок этими самыми мудями, и вовсе ничтожно. Поэтому так мало на свете писателей. Тем более что требуются и некоторые другие качества.

— Какие?

— Например, елдак.

— Где муди, там и елдак, — логично. А определение елдака?

— Елдак — это способность к творчеству. Немного на свете людей, действительно способных творить. Большинство всего лишь списывают у предшественников, талантливо или не очень — другой вопрос, причем зачастую предшественники, в свою очередь, сами у кого-то списывали. Бывает и так, что при великолепном владении пером есть елдак, но нет мудей, — Виктор Гюго, например.

— А вы?

— Я, может быть, и смахиваю на евнуха, но елдак у меня что надо.

— А Селин?