На этот раз Хэл увидел движение Сее. Значит, она перестала заботиться о том, станет он ловить ее или нет. В ее глазах светился интерес. Она смотрела и слушала, не шевелясь. Хэл продолжал изучать черты ее маленького сумрачного лица, поднятого к нему. Снова ему пришло на ум сходство между ее стремлением защитить Артура и его собственной реакцией в тот момент, когда он будучи Доналом, услышал о смерти своего дяди Джеймса. Возможно, это означало, что она устремится туда же, куда и он в свое время. Эта мысль согревала.
Ему хотелось найти какой-то способ сказать ей, что путь, по которому она пока была вынуждена идти, перестал быть для нее необходимостью. То, что он и сам шел таким же путем и осуществил на нем все свои намерения, не принесло ему тех результатов, каких он хотел.
Если Сее с удовольствием слушает его пение, вряд ли она станет слушать его, если он попытается с ней заговорить, — и даже не останется рядом с ним. Если бы он мог задержаться здесь, в Гильдии, достаточно долго, чтобы освоиться с образом жизни ее членов, когда-нибудь она, возможно, и станет слушать его. Но он не мог оставаться здесь только для этого, только ради нее — независимо от того, как сильно ему хотелось помочь ей постичь истину. Более важные задачи звали его отсюда. Тем не менее успех в их решении мог как-то помочь в ближайшем будущем и ей.
В украдкой бросаемых на него взглядах он читал замешательство и легкий испуг, которые это описание кровавой битвы вызывало у членов Гильдии, чьим принципом был — как в соответствии с экзотской традицией, так и по собственному выбору — отказ от насилия.
Хэл пел о том, как граф Дуглас, сын короля Шотландии, разорив пограничные селения, наконец дошел до Ньюкасла, где жил Перси, английский граф Нортумберлендский. Был и другой Перси — по прозвищу Хотспер, которого увековечил Шекспир в одной из своих пьес.
У Ньюкасла шотландские силы были остановлены. При всей их численности они никак не могли взять укрепление, которое представлял собой замок.
...Две армии договорились встретиться неподалеку, у Оттерберна, в Чевиотских холмах, где шотландцы будут ждать англичан.
Глубокой ночью молодому графу Дугласу сообщили об опасности.
В наступившей паузе послышался легкий шум. Дверь кабинета открылась, и кто-то вошел. Хэл, поглощенный тем, чтобы вспомнить слова песни, не поднял голову, чтобы посмотреть, кто это.
Он внезапно прервал пение, и звуки струн растаяли в тишине, наступившей в комнате. В дверях стоял высокий укутанный в плащ человек, и хотя Хэл не мог бы видеть его лица, он знал, кто это.
Аманда тоже догадалась, потому что она быстро поднялась на ноги и повернулась к двери.
— Простите меня, Мастер, — сказал Старик, выскользнув из-за спины вошедшего и встав перед ним, — но этот гость говорит, что он проделал долгий путь, чтобы поговорить с Другом наедине.
— Да, — сказал Амид, и по тону его голоса Хэл понял, что и он узнал вновь прибывшего. — Боюсь, нам придется закончить вечерний концерт. Я предложил бы остальным покинуть комнату.
— Вовсе нет причин, чтобы из-за меня что-то прерывать, — произнес низкий, внушительный голос Блейза Аренса. — Я могу подождать.
— Нет, — покачал головой Амид. — Может быть, остальные будут любезны покинуть нас?
— Я остаюсь, — сказала Аманда. — Тебе, может быть, также захочется остаться, Амид.
— Да, пожалуй, — согласился Амид. — Я отвечаю за все, что происходит здесь. — Он посмотрел на Хэла. — Но мне не хотелось бы оказаться лишним.
Блейз отбросил назад капюшон своего плаща, и насмешливо произнес.
— Что до меня, то остаться могут все.
Но члены Гильдии уже выходили в дверь, которую заслоняла высокая фигура Блейза. Только Сее осталась там, где и была, не обращая внимания на подзывавшую ее к себе Онет. Сее смотрела на Блейза не тем пристальным непримиримым взглядом, каким она раньше смотрела на Лю и Хэла, но немигающим взглядом дикого животного, готового напасть, если к нему приблизятся.
— Останься, Амид, — Хэл отложил гитару в сторону. — Заходи, Блейз. Садись.
— Благодарю.