— Тебе не стоит о нем переживать, Эльвина. Он бастард и ты знаешь меня — я не могу передать власть такому, как он. Эрмин меня устраивает. Я не против, если наш Дом станет первопроходцем в отношениях двух рас.
И это чистая правда. Эрмин хоть и с рождения под опекой матери-эльфийки, но и Эдмунд над ним втайне поработал. Парень не опозорит Дом, хоть и будет крайне лоялен к эльфам. Но это даже к лучшему. Первый Дом в Варгоне, который сблизит людей и эльфов. Или... подомнет под них весь человеческий род...
Эльвина улыбается. Эдмунд знает эту улыбку. Она видит тень замешательства в супруге:
— По замку ходят слухи, что ты вычеркнул Римуса из родовой книги. Теперь он никто. Я никогда этого не просила. Достаточно было вписать его ненаследственность, а не лишать имени.
— Да, так и есть. Парень очередной раз опозорил Дом. Больше терпеть его я не захотел. Не вижу радости на твоем лице. Разве ты не ненавидела его?
Улыбка на лице Эльвины становится чуть шире:
— Ненавидела? Вовсе нет, дорогой. Скорее я испытывала... жалость к этому несчастному существу. И недоумение, почему он раньше не был лишен прав на наследование... Ты терпел его до последнего. Но что если бы что-то случилось с Эрмином? Тогда Римус стал бы главой Дома. Разве ты этого не боялся, муж?
— Очень сомневаюсь, что его бы приняли при дворе. Бастард-пьянчуга во главе Дома? Ты плохо знаешь людей, Эльвина.
— Я отлично знаю людей. В вашей истории нередко на тронах восседали немыслимые глупцы. Вы живете недолго и меняете королей, как перчатки.
Эдмунд какое-то время молчит, переводит взгляд на масляную картину его прадеда, у которого было пять сыновей...
Голос Эльвины выбивает его из раздумий:
— Мне показалось, что Римус сегодня слегка... другой. Знаешь, дорогой, я всегда замечала, как ты ненавязчиво испытывал его. Немножко там, немножко здесь. Ты рассчитывал, что его можно исправить, да?
Предсказуемая проницательность жены начинает утомлять Эдмунда. Он закрывает глаза, откидывается на троне:
— Да-а-а, была надежда, что из него выйдет хотя бы путный гвардеец. Он единокровный брат Эрмина, и они вроде неплохо ладили. Римус мог бы стать ему опорой и защитником. Но... это бессмысленно. Мальчишка не хочет расти.
Недолгая тишина. Тихий голос Эльвины:
— Сегодня он убедил самого капитана Торна открыть двери в тронный зал. Это заслуживает легкого внимания... Не понимаю, почему именно сегодня ты поступил с ним так жестоко?
Теперь она за него заступается? Эдмунд позволяет себе сухой смешок:
— А еще он заработал денег. Как простолюдин. Знаешь каким образом? Кейт тебе рассказала?
Эльвина качает головой:
— Она весь день с принцем Легданом. Мы с ней еще не встречались.
Эдмунд достает из внутреннего кармана пергамент с нарисованной полуобнаженной девушкой, передает супруге:
— Он рисовал это и продавал крестьянам.
Эльвина раскрывает пергамент и... отшвыривает его, словно обжегшись:
— Что... это...
Уголок губ Эдманда приподнимается. Он с удовольствием любуется редкими эмоциями тысячелетней жены:
— Ты сама видишь. Это наша Кейт. Я потребовал у Римуса доказать свои новые таланты, и он нарисовал её. Весьма недурно, кстати. Как думаешь, сколько таких листовок он успел продать? Я разузнал. Три десятка. Говорят, среди них была и ты, совокупляющаяся с...
— Остановись... Не говори мне этого, — голос Эльвины сквозит холодом.
Эдмунд не останавливается:
— Твои рисунки покупали за три золотых. Расходились, как горячая картошка в голодную эпоху. Надеюсь, теперь тебе понятно, почему я потерял терпение и вышвырнул его из Дома?
Эльвина не без труда берет мимику под контроль:
— Да, до... дорогой. А теперь... прошу меня простить, мне нужно успокоиться и привести себя в порядок.
Эдмунд доволен. Его жена тысячи лет играет в придворные игры, но сейчас поддалась эмоциям на простую человеческую шалость. Зато это избавит его от лишних вопросов и подозрений.
Эльвина грациозно разворачивается, молча уходит «приводить себя в порядок».
Когда тяжелые двери за ней закрывают, тень неподалеку шевелится. Эдмунд делает кивок и позади него материализуется высокая фигура в черном капюшоне. Это всё, что Эдмунд о нем знает. Никогда этот человек не показывался ему перед глазами и не давал себя рассмотреть.
— Что думаешь? — не оборачивая спрашивает Эдмунд.
Ему отвечает сухой и скрипучий голос. Кажется, что каждое слово дается с трудом:
— Вы были весьма убедительны и застали ее врасплох, воспользовавшись эльфийским высокомерием.
— Она правда поверила, что я выбросил Римуса из-за глупого художества?
— Да. Только в это она вам и поверила. Я не почувствовал неискренности. Разрешите задать вопрос?
Сегодня он что-то разговорчивый.
— Спрашивай.
— Вы же не вычеркнули Римуса из родовой книги?
Уголок губ Эдмунда слегка приподнимается:
— С чего ты это взял?
— Я всё еще чувствую его родовую печать. Но она другая. Я не могу понять, где он.
Эдмунд никак не выражает удивления на то, что чужак в состоянии чувствовать родовые печати Дома Галленов.
— Это хорошо. Значит и другие не смогут понять, где он.
Тень не отвечает. Эдмунда накидывает маску безразличия:
— Ты свободен, Эйн.