Гильотина для госпитальера

– Проклятые еретики совсем обнаглели, – пожаловался бургомистр. – Они пишут непристойные надписи и вносят разлад в умы Граждан. И краски у них с каждым разом все лучше и лучше. Где они их только, нечестивцы, достают?

– Еретиков надо лечить, – важно кивнул Динозавр. – Нет лучше лекарства, чем гильотина.

– Так лечим… И откуда они только сваливаются на мою бедную голову?

Динозавр подошел к надписи, пальцем соскреб слой краски на ней. Соскреб и краску надписи. Попробовал ее на язык. Так и есть – надпись была исполнена сложным полимерным красителем. Чтобы произвести его, нужно иметь достаточно высокий уровень технологии. Похоже, еретики были не так просты.

– Ты говоришь, их все больше и больше? – произнес Динозавр.

– Да. Как мух в жаркий день у выгребной ямы, – вздохнул бургомистр.

– Но где-то должно быть их змеиное гнездо.

– Должно. Инквизиторы ищут его давно. Но еретики неуловимы. Они хитры и коварны. Они безжалостны Они… – бургомистр мог распинаться еще долго, хотя, судя по наигранному пафосу, сам не слишком верил в свои слова, но очень хотел, чтобы в них поверили гости.

– Мы найдем в вашем городе, столь подверженном еретическим настроениям, приют? – осведомился Динозавр. Бургомистр проглотил комок.

– Но… – бургомистр прокашлялся. – У вас сложилось превратное представление о нашем городе. Если вы согласитесь погостить в моем доме несколько дней, я постараюсь вас убедить в обратном.

– Постарайся, гражданин, – с угрозой произнесла Пенелопа, наслаждаясь страхом, который бледным огнем заметался в глазах собеседника…

***

Тюремщик был пьяный и благодушный. Он не испытывал к Сомову никакой неприязни.

– Не хочешь? – удивился он, глядя, как пленник отодвинул от себя большую плетеную бутылку с вином. – Это тебе полагается, как последняя милость.

Тюремщик взял бутылку, подержал ее, со вздохом выдернул пробку и сделал богатырский глоток.

– И еда тоже полагается, – он кивнул на корзинку с курицей, яйцами, помидорами и солонкой с солью.

Посмотрев на выражение лица пленника, он недоуменно спросил:

– Что, тоже не хочешь? Может ты и прав, – он одним махом обглодал ножку. – Я думаю, что тебе оно там не понадобится…

– Где там? – спросил госпитальер.

– На том свете. Хотя его и нет… Но мы так говорим, понимаешь. Тюремщик-то может сказать такое, за что другим вырвут язык. Потому что он тюремщик. Лицо важное. Гражданин с большой буквы!

Еще несколько глотков привели тюремщика в совершенно благостное состояние.

– Это какое-то безумие, – вздохнул Сомов.

– А вот это ты зря… Чего, и яйца не будешь? Ну тогда я сам, – он двумя движениями очистил яйцо и проглотил его. – Ты прав. Оно лучше на пустой желудок.

Госпитальер со злостью вырвал бутылку и сам сделал глоток. Вино было противно-кислым.

Тюремщик пожал плечами, прошелся по камере. Критически осмотрел пленника, с сожалением покачал головой.

– Да и вообще – соберись. Раскис ты как-то. Подумай, на казни будет много людей. В том числе женщины и дети. На тебя будут смотреть все. А ты такой раскисший. Имей совесть.

Тюремщик подвел госпитальера к решетке.

– Ты посмотри. Я вчера гильотину сам начистил. Блестит, как новенькая. А тебе глотка вина мне жалко? Эх ты…

Сомов ничего не ответил, а тюремщик продолжал свой треп:

– Большое дело – голову ему снесут! Без головы-то, может, оно спокойнее. Дурные мысли не беспокоят. Между прочим, это мне сказал самый уважаемый Гражданин Парижа – городской палач Шарль Генрих Сансон-девятнадцатый.

– Девятнадцатый, – кивнул госпитальер.

– А что? Вся его родня по мужской линии служит в палачах во всей Гаскони. А он девятнадцатый – самый среди них известный, не считая, конечно, далекого предка, который во времена Великой Французской революции лично казнил короля Людовика XVI, а потом стащил с обезглавленного тела вещички и бросил их в толпу. Ну народ тут же принялся рвать их на мелкие кусочки, а потом продавать друг другу за сумасшедшие деньги. Сансон-девятнадцатый будет казнить и тебя. Большая честь, скажу я тебе, еретик.

– Польщен.

– А то прошлую казнь свершал какой-то практикант. Парень старательный, но не то…

– Сколько мне осталось? – осведомился Сомов.

– А вот к полудню и соберутся все… А что, давно еретиков не казнили… Ты мне скажи, как ты такой глупый уродился, что еретиком стал?

– Нет, это вы уродились дураками.

– Ну вот, а я к тебе, как к человеку… – обиженно протянул тюремщик.

Сомов протянул ему бутылку. Тюремщик выхлебал последние глотки.

– На, порадуйся, – вернул он почти пустую бутылку, – там еще немного осталось…

***