Гималаи. Добрый пастырь Вовка Котляр

— Ну да! Тем более ты и сам бывал в ситуации, когда был отжат досуха.

— Бывал. И не один раз. Были моменты, когда казалось, всё: последние мгновения… Но паники не было… То ли я подсознательно понимал, что мне это только кажется… то ли… Не знаю…

— Это после Эвереста?

— После Эвереста… Эверест меня выжал досуха! До последней капли! До…

День восьмой. Калапатар (5643) — Горакшеп (5164) — Фериче (4240)

Анекдот:

Пошёл мужик в туалет по-большому. Сидит, тужится… две минуты… пять… десять. Жена проходит мимо, думает: «Задолбал!» и выключает свет. «Всё! писец… — думает мужик, — глаза лопнули!»

Я сидел на унитазе (к ночи открыли туалет в отеле) и с удивлением прислушивался к своим новым ощущениям. Глаза открыты. Свет никто не выключал. А ничего не вижу! Ничегошеньки… Интересно, сколько так будет продолжаться?

Именно в горах я наблюдал сильнейший диссонанс между тем, что брат называл «скафандром» (нашей бренной оболочкой), и тем, что движет этот «скафандр» на вершину. В обычной жизни эти две… (Две ли? Куда бы ещё отнести «процессор» — «думатель»? Всё-таки, наверное, к элементам управления «скафандра». ) Так вот, в обычной жизни эти две составляющие неплохо договариваются. А в горах между ними идёт нескончаемая битва. «Скафандр» пытается доказать: «Я больше не могу, всё! легче сдохнуть…». Но «тот, который во мне сидит», считает: все эти отключения зрения, выбитые колени и метеоризм — суть симуляции и манипуляции, призванные вернуть «скафандр» в состояние огородного овоща. В горах вопрос: кто кого — встаёт жёстко и бескомпромиссно. Говорят, на марафоне та же ерунда…

Развиднелось быстро, минут через пять. Я посидел ещё пару минут и пошёл экипироваться на «смотровую площадку», так мы стали называть то, что называют горой Калапатар. Ведь если быть честным, не гора это вовсе, отрог семитысячника Пумори, пяти с половиной километров высоты. Рядом с Пумори не впечатляет. Но это, если рядом. А если сравнивать с Эльбрусом… тот-то тоже чуть выше пяти с половиной.

Вчера по дороге в Горакшеп Вовка встретил знакомых, они рассказали, что не смогли подняться на Калапатар — сдуло. Сегодня, судя по завываниям за окном, ветер был ничуть не меньше. И ещё вчера наш пастырь решил идти не в четыре, как обычно, а в пять, из-за ветра. Чтобы не поморозить овец своих.

— Если бы в четыре, я бы не пошла, — говорила потом Галина. Но тогда утром она собиралась молча, сосредоточенно, без эмоций. И я рядом с ней.

В 4:45 все собрались в столовой, взяли перекус, налили чаю и кипятку в термосы и ушли. На восхождение.

Как ни странно, к пяти голова разошлась. (Спасибо, Пастырь Небесный!) Более того, чувствовал я себя вполне сносно. (Снова спасибо, Пастырь Небесный!) Меня даже не нужно было подгонять. Почему-то понял: с Калапатаром у меня всё получится. (Ещё раз спасибо! Бесконечное число раз спасибо!) Только бы ветер стих.

Ветер… С ветром мы стали «друзья»! В июле 16-го он мешал мне жить на Эльбрусе и, в конце концов, не позволил подняться на Западную вершину. Но там он дул непрерывно. Здесь же налетал рывками и всё норовил опрокинуть, завалить, перевернуть, скинуть… Сколько метров в секунду? А кто его знает? Думаю, не меньше двадцати. А в порывах и все двадцать пять. А может, это только казалось? Человеку свойственно преувеличивать… Вовка приговаривал, такой ветер на Аконкагуа — «окно»! Двадцать метров в секунду у них, в Южных Америках, «окно»… Мама дорогая… А я собирался на Аконкагуа… Не-е-е-ет…

Поднимались двумя группами. Намгель, Дэн и Влад в авангарде; я, Галина, Равиль, Артём и Вовка в арьергарде. Шли ровно. Останавливались редко.

Эверест под солнцем. Правая вершина Нупцзы

В 6:30 начался рассвет. За спиной над Эверестом поднималось белое, блистающее кипящим металлом, ослепительное в разряженной атмосфере солнце. Я остановился и встал на колени:

— Резанова, достань в рюкзаке очки и фотоаппарат.

Равиль, натолкнувшись на нас, с удивлением взялся разглядывать меня:

— Молимся?

— Так ей удобнее доставать! — крикнул я ему сквозь ветер.

Пока менял очки, Вовка ушёл вперёд и выше, метрах в двадцати обнаружил скрючившегося Влада. Когда мы подошли, наш пастырь уже колдовал над ним… Кажется, растирал руки.

— Что с ним? — крикнул я.

— Руки от… от… отморозил… — проикал сам Влад.

— А я те говорил, не делай длинные палки! Кровь оттекает от рук! — выговаривал ему Вовка и, кивнув нам: — Идите, мы догоним!

— Палыч, а у меня руки тоже синие… — сняв перчатки, Резанова с тревогой рассматривала свои потемневшие (загорелые и немного грязные) руки в рассветных лучах. — Может, я их тоже того… отморозила?

— У моего дедушки так было…

— Да ну тебя!