Гимн Лейбовицу

– Не понимаю, почему бы тебе не заняться чем-нибудь полезным? – ворчал брат Джерис, саркастические остроты которого за несколько лет иссякли, наткнувшись на терпеливые ответы брата Фрэнсиса. Сам скептик в свободное время изготавливал и украшал абажуры для церковных лампад. Этим он привлек внимание аббата, и тот вскоре назначил его главным по производству многолетников. Как вскоре показали записи в бухгалтерских книгах, повышение себя оправдало.

Брат Хорнер, пожилой главный переписчик, заболел, и через несколько недель стало ясно, что любимый многими монах при смерти. В начале рождественского поста по праведному старому мастеру отслужили похоронную мессу, а его останки похоронили. Пока община выражала свою скорбь в молитвах, Аркос без лишнего шума поставил старшим писцом брата Джериса.

На следующий день брат Джерис сообщил брату Фрэнсису о том, что тому следует отложить детские игрушки и заняться настоящей работой. Монах послушно завернул свое драгоценное творение в пергамент, накрыл его тяжелыми досками, положил на полку и в свободное время стал делать абажуры. Он не протестовал даже вполголоса, утешая себя мыслью о том, что однажды душа дорогого брата Джериса отправится по тому же пути, что и душа брата Хорнера, и начнет жизнь, для которой этот мир – всего лишь перевалочный пункт; причем, судя по тому, как брат Джерис хмурится, сердится и распаляет себя, новая жизнь его души может начаться довольно скоро. И тогда, если будет угодно Богу, Фрэнсису, возможно, разрешат завершить его ненаглядный документ.

Однако Провидение вмешалось в это дело до срока, не призывая душу брата Джериса к ее Создателю. В лето, которое последовало за назначением Джериса, в аббатство из Нового Рима караван ослов привез папского протонотария с писцами. Протонотарий назвался монсеньором Мальфреддо Агуэррой, постулатором в деле канонизации блаженного Лейбовица. Он прибыл, чтобы наблюдать за повторным открытием убежища и изучением «Закрытой Среды», а кроме того, он собирался изучить любые имеющие отношение к делу доказательства, в том числе – к досаде аббата – слухи о призраке блаженного Лейбовица, который, по сообщениям путешественников, якобы явился некоему Фрэнсису Джерарду.

Монахи тепло встретили адвоката святого и разместили его в комнатах, отведенных для высших прелатов. Ему щедро выделили шестерых юных послушников, которым было приказано выполнять каждую прихоть гостя. Однако выяснилось, что прихотей у монсеньора Агуэрры мало. Для него открыли лучшие вина; Агуэрра вежливо пригубил их, но предпочел молоко. Для важного гостя брат-охотник поймал в силки жирного перепела и земляных кукушек, но после беседы об особенностях питания кукушек («Зерном их кормил, брат?» – «Нет, мессер, змеями») монсеньор Агуэрра предпочел есть кашу в трапезной вместе с монахами. Если бы он только осведомился о происхождении кусочков неизвестного мяса в рагу, то, возможно, предпочел бы поистине сочных земляных кукушек. Тем не менее каждый вечер в комнате для отдыха монсеньора развлекали скрипачи и труппа клоунов – и он в конце концов пришел к выводу, что повседневная жизнь в аббатстве, по сравнению с другими монашескими общинами, идет невероятно живо.

На третий день своего визита Агуэрра послал за братом Фрэнсисом. С тех пор как аббат разрешил послушнику дать обеты, монаха и его господина связывали если не близкие, то формально-дружеские отношения, и поэтому брат Фрэнсис практически не дрожал, когда постучал в дверь кабинета.

– Вызывали, преподобный отец?

– Да, – ответил Аркос и спокойным голосом спросил: – Скажи, ты когда-нибудь думал о смерти?

– Я часто о ней думаю, господин аббат.

– Молишься святому Иосифу о том, чтобы твоя смерть не была печальной?

– М-м… Часто, преподобный отец.

– Тогда, полагаю, ты бы не хотел умереть внезапно? Не хотел бы, чтобы кто-нибудь сделал из твоих кишок струны для скрипок? Чтобы тебя скормили свиньям? Чтобы твои кости похоронили на неосвященной земле? А?

– Н-н-е-е-ет, Magister meus.

– Я так и думал. Поэтому будь очень осторожен в разговоре с монсеньором Агуэррой.

– Я?..

– Ты. – Аркос потер подбородок; ему в голову, похоже, пришла какая-то неприятная мысль. – Я вижу это очень ясно. Дело Лейбовица отложено в долгий ящик. На бедного брата упал кирпич. Вот он лежит и стонет, умоляя об отпущении грехов – прямо среди нас, заметь. А мы – в том числе священники – стоим и смотрим на него с жалостью, смотрим, как паренек испускает дух, даже не получив последнего напутствия. Он отправляется в ад. Неисповеданный. Прямо у нас на глазах. Печально, да?

– Мой господин? – пискнул Фрэнсис.

– О, я тут ни при чем. Я в тот момент по мере сил буду препятствовать твоим братьям забить тебя до смерти.

– Когда?

– Ну, надеюсь, что никогда. Ведь ты же будешь осторожен, правда? Насчет того, что скажешь монсеньору. В противном случае я, возможно, позволю им запинать тебя до смерти.

– Да, но…

– Постулатор хочет видеть тебя немедленно. Обуздай свое воображение и выражайся просто. И пожалуйста, постарайся не думать.

– Думаю, что мне это удастся.