Вскоре подонки собрались у подъезда дома 156 на улице Лоссран, к ним подошла еще кучка подростков, в общем, мне пришлось идти восвояси, поджав хвост; минус тысяча, что я отдал утром управляющему, у меня в кармане снова были те же сто пятьдесят франков из двухсот, которые я стянул у старухи, — ты придурок, Гастон, жалкий, ничтожный придурок; я подумал, что предпочел бы какой угодно выход, вынес бы любой позор, лишь бы не возвращаться в номер — а где деньги? Ах, деньги, понимаешь, они испарились, вот какая незадача… и все же я вернулся, в полубезумном состоянии, словно нюхнул зараз десяток дорожек; знаешь, чего мне хочется, сказала Мари-Пьер, устроить себе шикарный завтрак на Монпарнасе, слопать гору пирожных, я был не в силах смотреть ей в глаза, слова признания уже вертелись у меня на губах, мол, меня только что ограбили, но я подавил этот порыв, сказано — сделано, говорю, надевай пальто, я веду тебя в «Герцогиню Анну».
Выглянуло солнце, неяркое, но погода немного улучшилась, и вот мы идем под ручку по улице Гаитэ мимо секс-шопов и порнокиношек; ни словом не обмолвившись о вчерашнем вечере, болтая о всякой чепухе, о фильмах, которые хорошо бы посмотреть, а можно сходить в театр, сейчас столько новых спектаклей. В «Герцогине» Мари-Пьер заказала большую чашку шоколада и кучу пирожных, вот это и еще то большое с миндалем; ты ничего не будешь, спросила она, ты что, не голоден? И тут я не выдержал: у меня украли все деньги, которые мы получили вчера, официантка ушла, приняв заказ, у Мари-Пьер округлились глаза, — все три тысячи, но что случилось? И я стал рассказывать ей со всеми подробностями, мол, это не я, а клиенты, проклятые цыганята с Лоссрана, я видел, как она кусает губы, чтобы не засмеяться, отлично, говорит, значит, я ходила туда за удовольствие, и расхохоталась, я тоже засмеялся, вот умора, ты что, правда крикнул «стойте, полиция!», тут меня охватил какой-то нервный смех, что с тобой, спросила она, ты что, плачешь? У меня по щекам ручьем катились слезы, я не мог их сдержать, да, говорю, мне все это осточертело, я в твоих глазах ничтожество, сквозь волну слез я видел, как она изменилась в лице, не пори чушь, ерунда какая, официантка принесла пирожные, Мари-Пьер взяла одно и стала крошить на тарелку, я даже трахаю тебя не так, капля шоколада упала на скатерть, глупости, Гастон, бред какой-то, как ты думаешь, почему я согласилась к тебе вернуться? — и я потерянно пробормотал, не знаю, на самом деле я ничего не знаю. Хуже всего, что я распустился перед ней, мне хотелось крикнуть: хватит, это не я разревелся, это не меня обули, произошла ошибка, Мари-Пьер, поверь, правда, меня сглазили, я оказался во власти злых сил, и победить их невозможно, но вместо этого я рыдал взахлеб, как ребенок, бормоча извинения: я не хотел, это пройдет, кажется, у меня нервный припадок, это все из-за ограбления… на меня глазела вся кондитерская, Мари-Пьер доела свои пирожные, и мы ушли, солнце опять скрылось, между Эйфелевой и торговым центром завывал холодный ветер.
— Звонил Александр, — сказала Мари-Пьер. — Приглашает нас к себе, предлагает участвовать в съемках, ну что, пойдем?
Квартира находилась на четвертом этаже шикарного особняка и была воплощением моей мечты — паркет, диваны в английском стиле, как в самых изысканных антикварных салонах Клиньянкура, небольшая бронзовая статуэтка обнаженной женщины, держащей кисть винограда чуть выше груди. Боров, снова поцеловал Мари-Пьер, как же мне хотелось его убить. Он повернулся ко мне и тоже чмокнул, как дела, не слишком устали после вчерашних шалостей? Да, убить и вырвать глаза. Все прекрасно, процедил я, лучше не бывает, и прошел в гостиную поздороваться с Карин и еще одной парой, они сидели в столовой, там доминировал роскошный телевизор, я впервые видел такую громадину, а вокруг него грудой валялись видаки и видеоприставки.
— Пьер, очень приятно.
— Меня зовут Анник.
Я Гастон, а это Мари-Пьер, привет, Карин, чмок, как дела, хорошо, а у вас, отлично, а у вас, через каких-нибудь полчаса мы будем колбаситься, трахаться до умопомрачения, знаете что, давайте выпьем, предложил Александр, по рюмочке портвейна или виски, почему у этого козла есть все — квартира, супертелек, классный бар с превосходными напитками в бутылках самого модного дизайна, кто так рассудил, за какие заслуги, где же справедливость? Немного виски, сказал я, совсем чуть-чуть.