Гимн шпане

Пьер сделал знак нашему режиссеру: получается как-то неестественно, Алекс, как будто она себя заставляет. Ладно, ответил Алекс, снимаем планы Карин.

Секс-марафон продолжался, перемежаясь тупыми и примитивными диалогами — погоди, киска, дай я тебе полижу, иди сюда, пусть тебя отымеет вон тот незнакомец, о-ооо, а-ааа, — и вот об этом Александр говорил мне, когда мы пришли, что наша задача снять фильм для узкого круга, чтобы он не был похож на те, к которым все привыкли?! Гвоздем представления была Мари-Пьер, которую трахал этот монстр, соитие морского слона с изящной невинной козочкой, блевать тянет, все прекрасно видели, что она еле терпит, не получая никакого удовольствия, о-ооо, о-ооо, задница Алекса тряслась и вихлялась, пока он ерзал туда-сюда, ах, девочка, девочка моя, боже, как хорошо, я хотел было отвернуться, чтобы не видеть финал этой вакханалии, когда Мари-Пьер кончит в объятьях чудовища, но Пьер сказал: нет, ты должен смотреть, только тут я заметил, что он меня снимает, нахально направив камеру, извращенец, я попытался улыбнуться, по крайней мере не выдать свои чувства и, демонстрируя полное равнодушие, снова сел на диван, обняв Карин за плечи.

Все было однообразно и до одури утомительно, зато каждый раз в новом месте: «У камина», «Дэниз-клуб», «У Адама», «Запретная зона», — одним словом, под руководством Александра мы совершали подробную экскурсию по злачным местам столицы; к моему возвращению с работы Мари-Пьер начинала собираться, Алекс велел ей пользоваться особыми духами, можно было даже не спрашивать, звонил ли он, уже на лестнице я чувствовал знакомую вонь.

Ставки упали — полторы штуки за групповуху, две за участие в фильме, но при условии трех-четырех раз в неделю получалось неплохо; печатал он деньги, что ли, у него всегда была нужная сумма наличными, а если нет, он пользовался кредиткой, словно нашел неиссякаемый золотой рудник, словно деньги не имели для него значения. Друзья мои, пошли веселиться. До чего он был противен — этот жирный рот, эта туша, эта походка, короче, меня от него просто тошнило.

Иногда с нами ходили Пьер и Анник, и мы опять вели бесконечные беседы на одну и ту же тему — про секс, клубы любителей групповухи и сексуальные приключения каждого из нас; начинал разговор всегда Александр, и получалось у него это с блеском — знаете, каким было мое первое впечатление от Парижа, когда я прибыл из Польши?.. Как сейчас помню: весенний вечер, все загалдели — нет, расскажи, пожалуйста, он наморщил нос и поправил очки, короче, шофер приехал за ним в Орли, чтобы отвезти в посольство, он работал тогда в коммерческом отделе, и вот в Париже, столице Франции, позади посольского здания социалистической республики — ну и сюрприз, я просто глазам не поверил, в открытую дрочили какие-то мужики; он-то грезил о музеях и памятниках, а увидал эксгибиционистов, ах-ах-ах, бедный Александр, в первый же день очутиться у ворот Дофин, теперь мне многое стало ясно. Дальше по кругу: Анник изнасиловала женщина прямо в джакузи ее спорт-клуба, это была жена тренера, Пьер трахался с кем-то в кино, алло, «Уньон»* у меня есть что рассказать вам по секрету, теперь ты, Гастон, и я поведал им о своем приключении со старухой, как я все не решался попросить у нее денег, а потом про дикую развязку со шприцем, все покатились со смеху, даже Мари-Пьер, только непонятно, зачем шприц, и боров объяснил: чтобы получить точный результат, надо ждать два месяца, а если бы она взяла кровь у Гастона, то узнала бы правду гораздо раньше, но раз он не болен, беспокоиться нечего.

Приближалось Рождество, мне казалось, что с каждым днем я все глубже погружаюсь в воды черного омута; в гущу ядовитых кувшинок и зловонных испарений, из которых уже не выбраться; по совету борова Мари-Пьер постриглась, и, при взгляде на нее, у меня щемило сердце.

Какой мог быть выход из положения, когда приходилось добровольно изо дня в день водить свою девушку, свою любимую, трахаться с другими, приговаривая: спасибо, большое, большое спасибо, а вот держите конвертик, жизнь — хорошая штука, у меня все клево, живу припеваючи, правда, вчера опять извалялся в дерьме, но ты не представляешь, сколько за это платят… нет, я должен его прикончить, должен вскрыть этот проклятый гнойный нарыв, решение зрело где-то у меня внутри и постепенно сформировалось — приговор обжалованию не подлежит, борова надо казнить.