Гимназия Царима

Рефлекторно раскинутые в стороны руки замедляли мое падение, защитник же нарочно прижал ладони к бокам, ускоряя собственное. Когда мужские руки железной хваткой обвились вокруг моей талии, тесно прижав к его телу — так тесно, что никто не смог бы вырвать из этих объятий, и я судорожно вцепилась в его плечи, вокруг яростно взревело пламя. Оно замерцало полыхающим покровом на его коже, заполнило глаза и охватило волосы, а за спиной защитника развернулись два огненных крыла. Поток воздуха подхватил нас на расстоянии последнего башенного пролета от земли, а стремительный взмах крыльев заставил прогнуться назад от резкого рывка, и мы взлетели. Земля, секунду назад совсем близкая, теперь удалялась прочь, а мне довелось испытать невероятное ощущение настоящего полета, так отличного от падения в бездну.

Эсташ поднял меня на самый высокий край расколотой надвое скалы. Поставил на ноги и выпустил из своих объятий, быстро отступая прочь, ведь мне полагалось в ужасе отвернуться, узрев истинный облик защитника. Но если бы я только могла!

В жизни не видела никого прекраснее мужчины с пылающей кожей и пламенными крыльями. Смотрела и смотрела, как огненные всполохи пробегают красными искрами в окутавшем его тело жидком золоте, как изумительные крылья трепещут на ветру, а их перья, по контуру похожие на тонкие золотистые лучи с солнечными ворсинками, кажутся нежнее и трепетнее самого мягкого пуха.

Хотелось к ним прикоснуться и легонько провести ладонью по сияющей поверхности, но я забыла об этом желании, когда посмотрела Эсташу в глаза. Огненный, сверкающий и пугающий взгляд, который пронизывал насквозь, видел твою истинную суть, понимал желания и вмиг узнавал о всех дурных наклонностях и черных мыслях. Этот взгляд кого угодно заставил бы съежиться от ужаса, а я не смогла отвернуться. Смотрела, смотрела и думала: «Как невероятно красиво».

И первое слово, нарушившее это волшебное молчание, произнесла вовсе не я, а мой защитник. На одном долгом выдохе, чуть протяжно и вместе с тем коротко, емко, оглушительно громко для меня, хоть и звучало оно тише шепота:

— Жрица.

Руки, шею и пальцы щекотал огонь, выплетая на них причудливые рисунки. Я чувствовала его покалывание и тепло, как в тот раз, когда танцующие языки пламени рисовали на коже красивые крылья.

Ладони защитника бережно обхватили мое лицо, заставили запрокинуть голову.

— Моя жрица.

Я прежде не знала ничего об истинном облике воинов, об их тщательно оберегаемых от людей секретах, но эти слова, произнесенные тихо-тихо, на одном выдохе, когда весь воздух покидает легкие, когда сердце на миг перестает биться, пришли ко мне настоящим откровением. Новое знание обжигало яростным пламенем, вспыхнувшим в зрящих истинную суть глазах. Его жрица. Его, ведь меня принял и отметил его огонь. Это понимание пришло так естественно, словно он сам рассказал обо всем, только без слов. И маленькая тайна, которую я все время хранила, и причины, заставлявшие молчать о своем даре, перестали казаться важными. Сильнее моего страха превратиться в ценную редкость, о которой заботятся из чувства долга, сильнее опасений утратить свободу, потерять родных оказались восторг и боль, эхом звучавшие в последнем, протяжном звуке-крике: «Моя жрица!»

И тут нахлынуло разом все: осознание, что была на волосок от смерти и могла разбиться о камни ущелья, понимание, что он снова спас, а я вместо раздумий об отмене ужасного желания размышляла об исполнении новых. Стыд, страх и невероятные по силе и остроте эмоции, которые вызывал его истинный облик, заставили вновь закрыть лицо руками и мучительно тоскливо прошептать: «Прости. Эсташ, прости, это я пожелала, чтобы ты меня спасал. Я загадала, и это исполнилось. Только не прячь меня от всего света, пожалуйста. Не уноси далеко-далеко, где никто не сможет отыскать». Дальше следовало добавить: «Не закрывай за семью замками ради моей же собственной безопасности», — но уже сил не было продолжать. Сейчас, когда не смотрела на него, жгучий стыд затмил остальные чувства. И так стало холодно и тоскливо в этот миг, но ровно до ощущения, что меня обнимают. Сильные руки очень нежно обхватили за плечи, он прижал крепко, почти так же крепко, как во время полета, а от стылого ветра, дувшего из ущелья и трепавшего подол длинного платья, меня закрыли крылья.

Подобные чувства мира, покоя, светлого блаженства и всепоглощающего счастья я испытывала только в объятиях защитника. Оказавшись в коконе теплого и ласкового огня, ощутив нежное прикосновение мягчайших солнечных перышек, которые недавно мечтала погладить, я отпустила все страхи, горести, печали. С непередаваемым наслаждением закрыла глаза, прижавшись к его груди, позволяя баюкать себя на этом уютном островке безопасности и чистой силы, неспособной причинить вреда мне. Глупая, как могла подумать, что инстинкты защитника вынудят его сделать мне больно?