Гинеколог. История художницы

– Мамка просила достать перец в томатном соке и тебе что-то с собой. Ты любишь варенье? У нас есть смородиновое и из крыжовника. Вишни не дам, это лучшая начинка для рогаликов, а клубничного мало. В этом году неурожай.

Затем они поднялись на пятый этаж и оказались в темной прихожей с наваленными пальто, зимними сапогами и банками, которые ждали, пока их вынесут. В них был потерявший свой изначальный цвет щавель, огромные желтые груши и жареные кабачки. На всех дверных ручках болтались связанные платяные пояса, и Люська, увидев в глазах Миры вопрос, охотно объяснила:

– Двери просто рассохлись и не закрываются, вот мы их и фиксируем. Да не стой в коридоре, проходи.

Мира шагнула в гостиную и огляделась. У стены стояли мешок с луком и два мешка сахара. На люстре болтался дождик. На подоконниках в стаканах из-под сметаны боролись за жизнь чахлые ростки. В кресле – простыни и наволочки с вмятинами от прищепок. На столе – коробка с елочными игрушками:

– Все некогда вынести. Не обращай внимания. У нас тут вечный «Шанхай».

Вдруг из кухни выбежали дети в одних трусах и пронеслись, имитируя звуки пожарной сирены:

– А, это племянники. Сестра привезла их на недельку, пока у нее консервация.

Люська ущипнула самого младшего за попку и провела Миру в свою комнату, напоминающую оранжерею. Первыми бросились в глаза широкий подоконник и стол, заставленные вазонами, торфяными горшочками, яичными лотками, пластиковыми емкостями из-под маргарина и йогурта и бумажными пакетами из-под молока, кефира и сока. Люська с любовью посмотрела на ростки и стала объяснять:

– Я выращиваю анютины глазки, фиалки и миниатюрную розу, а потом продаю их на рынке в поминальные дни или накануне Дня учителя. Они боятся сквозняков, агрессивного солнца и холода. Отец, конечно, психует и нервничает, что устроила в квартире ботанический сад, только для меня это заработок, и мне не приходится просить у него на тампоны, туалетную воду, колготки и лак для волос. А в этом году перед «последним звонком» так хорошо шла торговля, что я даже смогла себе купить ангоровый свитер с хомутом.

Люська распахнула шкаф и выудила из него серую лохматую «кишку».

Она гордилась своей хозяйственностью и экономностью. Обожала магазины «Все по пять», с удовольствием занималась солениями, особенно ей удавались синенькие. Пекла хлеб, бисквиты и торты со сгущенкой. Выписывала журналы «Лиза» и «Отдохни». Собирала силиконовые формочки для кексов и подшивала апробированные рецепты. Иногда возмущалась так, что белели крылья носа:

– Нет, ну ты мне скажи, что это за блюдо «Чилийский сибас с полентой и морковной эспумой»? Где мне взять филе этого сибаса и листик мангольда? Они что, издеваются? Я понимаю – хек, жареный в кляре. Или карасики, маринованные в сметане. А это? Непонятная рыба, кунжут, оливковое масло. Да они знают, сколько это все стоит? И сколько «этого» нужно, чтобы накормить большую семью?

Из кухни донесся крик. Мама звала девочек на помощь. Мира забежала в ванную вымыть руки и ужаснулась: ржавая раковина, горы несвежего белья и влажные полотенца, а потом осторожно зашла на кухню. Мама, полная круглолицая женщина с добрыми глазами, как раз жарила котлеты. На плите, черной от присохшего сбежавшего молока, супа и еще чего-то красного, типа кизилового варенья, в большой пятилитровой кастрюле кипел картофель. В огромной миске – красный с белыми жилами фарш. Он напоминал вываленные из брюха кишки. На двух сковородках плевалось и фыркало растительное масло. Она лила его щедро из большой бутылки, в которой раньше было жигулевское пиво.

– Заходи, Мирочка. Меня зовут тетя Рая. У нас тут все по-простому. Вот тебе хлеб, нож, доска.

А потом повернулась к Люське и пожаловалась:

– Ну, никак не могу экономно лить. Как не стараюсь, а все равно уходит литр в неделю.

Потом появился отец и стал с порога рассказывать о каком-то Григории, который сперва дал команду зачистить траншею, а потом снова в том же месте вырыть яму.

– Не, ну ты представляешь? Дурная голова рукам покоя не дает.

Иван Петрович работал бульдозеристом. Невысокого роста с женскими ягодицами, надутым животом и стеклянным глазом. Несколько лет назад снимал цепь, и от нее что-то откололось. Он тогда промыл глаза талым снегом, проморгал и махнул рукой. И только, когда глаз стал заплывать белой пленкой, обратился к врачу, но было уже поздно. Глаз пришлось удалить, вставить искусственный и теперь мучиться от глазного давления.

Тетя Рая, щурясь, переворачивала котлеты и уже с трудом отдирала их от поверхности сковороды:

– А ты не спеши выполнять распоряжения. Вдруг их отменят.

Иван Петрович хлопнул себя по промасленным коленкам и завелся:

– Просто бардак в стране! Бардак в верхушке и, понятное дело, у нас – простых работяг.

Он достал из холодильника банку узвара и долго пил прямо из нее. Затем удовлетворенно крякнул, обтерся и пристал с разговорами к Мире: