Гёте

Он делался всё более и более властным, ревниво относясь к своим преимуществам и независимости, которая, он чувствовал, уже была урезана. Когда студенты в октябре 1817 года бурно отпраздновали память Лютера[171] и, выражая своё стремление к свободе, устроили на Вартбургском холме аутодафе реакционных и вдохновлённых Священным союзом книг, венское и берлинское правительства, взволнованные этими выходками, прислали в Веймар своих представителей. Когда писатель Коцебу[172] был убит студентом, Россия настаивала на репрессиях, а Священный союз пытался добиться закрытия Иенского университета. Но Гёте боролся и защитил своё детище. Положение его, однако, было очень щекотливым: он казался подозрительным обеим сторонам. Его раздражали университетские волнения, и однажды он был принуждён послать в Иену отряд, чтобы утихомирить взбунтовавшуюся свободолюбивую молодёжь. Но он также не выносил интриганской политики Меттерниха[173] и всё более растущего вмешательства Австрии и Пруссии в дела великого герцогства.

Народное просвещение тоже доставляло Гёте немало хлопот и неприятностей. Ему надо было думать обо всём, потому что он брался за всё сразу. Библиотека, кабинет гравюр и медалей, научные коллекции, школы рисования, медицинские школы, ботанический сад, обсерватория, химический институт — всё влекло и захватывало его жадный к знаниям ум. Он создавал одно за другим новое и постоянно переделывал старое, часто наталкивался на интриги и соперничество одних и на предрассудки и инертность других, и не раз ему приходилось шагать через чинимые ему препятствия. Вот яркий образец. О нём сообщает молодой швейцарский натуралист Соре[174], бывший в то время учителем наследного принца: «Гёте рассказывал мне с малейшими подробностями, как ему удалось установить порядок в университетской библиотеке. Она находилась в дрянном, сыром и тесном помещении. Гёте, облечённый всеми полномочиями от саксонских герцогов, приезжает в Иену и обращается к профессорам с просьбой уступить ему залу, предназначенную для медицинских конференций и примыкающую к библиотеке. Там он сможет разместить её как следует, прибавив и те 13 000 томов, которые пожертвовал великий герцог. Профессора не соглашаются, просят взамен выстроить им новую залу; но это невозможно сделать сейчас же, и им обещают построить залу спустя некоторое время. Это обещание, видимо, не удовлетворяет академическую коллегию, и... никак не могут разыскать ключ. Тогда Гёте решает овладеть залой на правах завоевателя. Он зовёт в старую библиотеку каменщика и говорит: «Этот простенок должен быть очень прочен, так как он разделяет два корпуса; пощупайте-ка его, дружок». Каменщик заработал. Но едва он ударил раз пять-шесть, как отвалился кусок штукатурки: это была тоненькая кирпичная стена, и через трещину можно было уже рассмотреть портреты почтенных господ в париках, украшавшие помещение. «Продолжайте, мой друг, — говорит Гёте, — я ещё не совсем убедился». Рабочий продолжает. «Ещё немного, дружок, не стесняйтесь, будьте как дома!» Каменщик не стесняется, и скоро отверстие настолько велико, что заслуживает названия двери. Библиотекари стремглав бросаются в залу для заседаний, кидая книги на пол, лишь бы только занять помещение. В мгновение ока скамьи, стулья, пюпитры — всё исчезло. В несколько дней кафедра и картины уступили место книгам, расставленным по полкам. Когда факультет в полном составе подошёл к дверям залы, то все были поражены, увидев, что библиотека прочно обосновалась здесь».