Гёте. Жизнь как произведение искусства

Однако главной гордостью Гёте было привлечение в Йену восходящей звезды философии Иоганна Готлиба Фихте, возглавившего кафедру философии после ухода кантианца Карла Леонарда Рейнхольда. После визита к своему кумиру Канту Фихте за несколько недель написал свое первое сочинение «Опыт критики всяческого откровения», в котором он яснее и четче, чем сам учитель, сформулировал выводы, следовавшие из кантовской философии для философии религии: мораль не берет начало в религии, а наоборот – лежит в ее основе. Нет других откровений, кроме откровения совести. На Канта это сочинение произвело такое впечатление, что он не только пригласил автора на обед, но и подыскал ему издателя. Весной 1792 года работа тридцатилетнего философа была опубликована – правда, без указания фамилии, ибо издатель надеялся, что авторство припишут Канту, настолько дух этого сочинения соответствовал духу философии кенигсбергского корифея. Так оно и случилась. Читатели полагали, что имеют дело с последним, решающим словом Канта по религиозному вопросу, которого они так долго ждали. Канту пришлось восстанавливать истину. В выходившей в Йене «Общей литературной газете» он сообщил читателям, что честь написания сего труда принадлежит не ему, а пока еще неизвестному автору Фихте. Так Фихте в одночасье стал знаменит, и уже ничто не могло его удержать: он задумал переворот в философии. Первым делом он радикализировал кантовское понятие свободы. В своей «Основе общего наукоучения», впервые представленной в Йене летом 1794 года, из кантовского постулата о том, что «“я мыслю” должно сопровождать все мои представления», он выводит понятие всемогущего Я, воспринимающего мир как пассивное сопротивление или как возможный материал своих «действий». На первый взгляд все это может показаться довольно экстравагантной и уж точно совершенно абстрактной идеей – но только не в том случае, если услышать ее из уст самого Фихте. Благодаря своему ораторскому дару он мог восхищать и увлекать людей, даже если они не всё понимали. Фихте не говорил о готовых мыслях – он хотел заставить слушателей мыслить самостоятельно. Сейчас, в этот самый момент в их головах должен был происходить мыслительный процесс и, следовательно, самопостижение мыслящего Я. Широкую известность получил придуманный Фихте эксперимент со стеной: сначала необходимо помыслить стену, а затем – себя как нечто от нее отличное. Так Фихте хотел вырвать слушателей из их обычного состояния окостенения, ибо все люди, и особенно ученые, склонны идти самым простым путем и самих себя тоже рассматривать как вещь. Самоовеществление есть скрытый принцип материализма. Фихте же хотел показать возможность переживания своего живого Я. Как он любил говорить, человека проще убедить считать себя куском лунной лавы, чем живым Я.

Энергичные выступления Фихте озаряли, подобно молнии, жизнь Йены. Разумеется, французская революция, в оправдание которой Фихте написал две работы, также служила идейным фоном для этой радикальной философии свободы. Благодаря Фихте, само слово «Я» приобрело огромный смысловой объем, сравнимый разве что с той полнотой значений, каким позднее наделили понятие «Оно» Ницше и Фрейд. Удивительно, что Гёте вообще увлекся философией Фихте, совершенно не разделяя его революционных взглядов. Он их просто игнорировал, что впоследствии, когда Фихте вынужден был покинуть университет из-за так называемого спора об атеизме, дало повод для критики со стороны герцога. В философии Фихте Гёте ценил прежде всего безусловный акцент на деятельности и стремлении, сильной воле и созидательном импульсе. Его влияние проистекало не из его изощренных и абстрактных умозаключений, а из смелого вознесения на щит творческого Я. Гёте был готов включить условия возможности познания в круг своих рассмотрений. Первые свидетельства этой готовности видны уже в его теории цвета. Он уделяет особое внимание физиологии восприятия цвета и именно в это время признает истинность принципа, согласно которому познающий постоянно должен задавать себе вопрос: «Кто высказывается здесь – твой предмет или ты сам?»[1129] Как только была напечатана «Основа общего наукоучения», Гёте заказал себе ее прямо в типографии, сразу же прочел и написал Фихте, что в книге нет ничего, «чего бы я не понял или по меньшей мере счел бы для себя непонятным, ничего, что бы послушно не улеглось в русло моего привычного хода мысли. <…> Что касается меня, то я был бы Вам невероятно признателен, если бы Вы наконец примирили меня с теми философами, без которых я прежде не мог обойтись, но с которыми так и не сумел найти взаимопонимания»[1130]. Фихте воспринял эти слова не просто как вежливый комплимент – ему казалось, что Гёте и в самом деле его понимает. Своей жене он писал про Гёте: «Недавно он столь связно и ясно изложил мою систему, что я и сам бы не смог описать ее яснее»[1131].