Гиперборей

Когда они отвалились от стола, отдуваясь и глядя друг на друга осоловело, Гульча сказала с облегчением:

— Богато живут.

— Богатство человека портит, — сказал он наставительно.

— Перестань быть пещерником хоть сейчас!

Он промолчал, делая вид, что не понял прозрачного намека. Зато понял, судя по внешнему облику своих тюремщиков, что попали к тиверцам. К тем самым, которые едва ли не первыми вышли из Леса, отделившись от невров. Тивер со своим родом так и остался жить возле Леса, новые веси пошли одна от другой часто — через полверсты-версту, все такие же махонькие, как встарь, когда кормились охотой. Землю пахали теперь, как поляне, огороды завели подобно дулебам, но и лесное дело не забывали — промышляли охотой, когда в поле завершались работы. Били зверя, рубили деревья — на коромысла, ведра, ушаты, кадки. Поляне быстро наловчились драть лыко и обулись в лапти, но тиверцы, судя по увиденному, по-прежнему в сапогах: мужики в дубленых, бабы — в мягких, расшитых бисером. Лапти, правда, есть в каждой хате — старик, что с печи не слезает, плетет от скуки, на себя меряет: в гроб принято ложиться в белой рубахе и новых лаптях.

Не растеряв связи с Лесом, тиверцы остались такими же надежными охотниками и бойцами, как и их прародители — невры. Да и в кости пошире, ростом выше соседних дулебов, древлян, борщаков, тем более — дрягвы. Лишь поляне вровень, но поляне кротки аки голуби, а тиверцы всегда готовы к драке, даже дети носятся обвешанные ножами, белок и зайцев бьют настоящими стрелами. Когда не удается задраться с соседом, тиверцы со скуки бьются друг с другом, идут стенка на стенку, весь на весь, конец деревни на другой, а то и правая сторона улицы на левую.

Олег не успел рассказать Гульче о тиверцах все, что понял, глядя из окна, и что знал раньше, как дверь распахнулась, в комнату хлынул яркий солнечный свет. Знакомый голос Тверда гаркнул:

— Эй, странники! Выходь на солнышко.

На утоптанной площади лужи от недавнего дождика исчезли под ногами гудящей толпы — воинов с мечами, саблями, копьями, палицами. За их спинами теснились мужики попроще, но и у них на поясах висели ножи и короткие мечи, которые Олег все еще звал по старой привычке акинаками. И молодые парни. И бабы.

ГЛАВА 6

Посреди площади сидели на широкой скамье пятеро крупных крепких мужиков. Скамья не простая: блистает яркими красками, дубовая резная спинка расписана стрелами Перуна, колесами с шестью спицами — так всегда изображают Рода, — крылатыми конями, грифонами, полканами.

Заглавным сидел медведистый мужик, борода и волосы — серые, цвета старого серебра, такие же волосы курчавились и на широкой груди; рубаха распахнута до пупа, как у молодого парубка, глаза навыкате, разбойничьи, налитые кровью белки с поволокою — мутные после гулянки. Справа и слева старейшины под стать вождю — под мостом сидеть бы с кистенем, грабить, а не решать судьбы племени. Впрочем, может быть, и промышляют. Не ради прибыли — добротно живут — ради озорства, удали.

— Подойди, святой пещерник, — велел вождь зычным голосом.

Олег смиренно остановился в трех шагах, опустив голову. Вождь разглядывал в упор, за спиной Олега слышались смешки, перешептывания. Один из старейшин тяжело поднялся, со знающим видом ощупал обереги на шее Олега. У него самого болтались обереги из камня и дерева — попроще. Гульча держалась позади Олега, вызывающе встречала откровенные раздевающие взгляды молодых парней.

— Кто ты и откель будешь?

— Меня зовут Олег, я жил в пещере. Пришли обры, надругались, испакостили святое место... Бреду на север. Говорят, там места тихие, годные для раздумий, совета с богами и своим сердцем. А это бедная девушка, которая...

— Про нее помолчи, — прервал вождь. Голос был зычный, не голос — рев. — Сама ответит. Мы не древляне — пса выслушаем, ежели заговорит!

В толпе с готовностью заржали здоровые молодые голоса. Не из угодливости, как сразу заметил Олег, просто всех распирает здоровье — крупные, налитые сытостью, нерастраченной силой. Даже девки одна в одну: дай дубины — погонят обров вместе с дулебами, не разбирая...

— Я Гульча, — сказала девушка звонким голосом. — И я...

Вождь прервал, глаза полезли на лоб:

— Нешто я тебя спрашивал? Заткнись, баба. А то найду, чем заткнуть. У нас таких не жалуют. Я рек про пса, но нашего пса. А с чужими у нас разговор короток!

Он оценивающе рассматривал ее из-под кустистых бровей. Гульча покраснела от негодования. Старейшины негромко переговаривались — их наглые глаза уже раздели ее и снова неторопливо одели, измерили вдоль и поперек, оценили в гривнах и беличьих хвостах, теперь все четверо зевали, зыркали на длинный, угрюмый сарай. Когда потянуло ветерком, Олег уловил сильный запах браги.