Гиперборейская чума

Мы остались: оба Коломийца, барон и я. Только сейчас я понял, что мы вооружены до зубов, – и вспомнил, как и когда распределяли оружие. В частности, у Коломийца был тот зловещий гипнотизирующий чемоданчик, а у меня – трофейный ященковский пистолет с теми самыми пулями и маленький магнитофон с кассетой, где записано заклинание, ненадолго поднимающее и позволяющее допрашивать мертвецов…

Здесь мы собирались драться всерьез – но не успели.

Совсем немного не успели.

Вернулся Крис. С саксофоном в руках.

– Я попробую, – сказал он. – Ее вели здесь, это точно. Если получится…

Он больше ничего не сказал. Было страшно тихо. Потом он заиграл.

Мелодия была незнакомая – и такая пронзительная, что меня затрясло. А Крис играл. Что-то происходило – со мной или вокруг меня – не знаю. Но что-то происходило.

Он играл. Звук заполнял все.

В конце концов, ничего не осталось, кроме музыки. Жуткой, нечеловеческой, гениальной музыки.

Ничего не осталось.

Ничего…

Лишь один звук, тянущийся вечно. Под таким напором не устояли бы и стены.

И дверь открылась. Непонятно было, почему я это понял – вроде бы ничто не изменилось. Но я понял, и Крис понял, и остальные поняли тоже.

Он опустил саксофон.

– Пошли…

Первым шагнул барон, за ним Коломиец. Они остановились по ту сторону и оглянулись. Казалось, что они стоят за чуть вибрирующей стеклянной стеной. Или ледяной. Или нет – за сплошной тонкой пленкой льющейся воды.

Дед Грицько подхватил пулемет и шагнул следом. За ним – я.

Это было действительно похоже на проход сквозь завесу из множества льющихся струй…

Марков растолкал Терешковых:

– Пора…

Общежитие – длинное неряшливое пятиэтажное здание с темными коридорами и облезлыми дверями – вроде бы спало. Хотя как эти люди отличают день от ночи?.. Пасмурно, светло, ветер лупит в окна крупными холодными каплями дождя…

На выходе их никто не остановил. Охрана, должно быть, делала дело скверно: во всяком случае, откуда-то доносились шальные пьяные разговоры. Там, наверное, хватали друг друга за грудки, жарко дышали в лицо…

Под небом было пронзительно холодно. Странно, что до земли долетала вода, не лед.

Туда, показал рукой Терешков-старый.

По деревянным мосткам, местами раздавленным тракторами или грузовиками, местами заваленным то какой-то белесоватой дрянью, то тускло-серыми, в выбоинах, слитками, – они пробирались в жутком лабиринте, больше всего напоминающем затоваренный порт. На морскую тематику намекали и разноцветные контейнеры, расставленные в два и в три этажа, а также сваленные в огромную кучу якоря и якорные цепи…

Иногда они утыкались в тупики, но методично возвращались и продолжали путь.

Примерно через час таких блужданий, обогнув исполинский штабель готовых рельсовых сборок, они оказались у зеленого щитового домика под острой ярко-оранжевой, пылающей на общем фоне крышей. За домиком стоял курносый зеленый вертолет.

– Ну вот, – тихо сказал Терешков-старый. – Я знал…

Пригибаясь, как под обстрелом, они пересекли открытое место и залегли под тощим вертолетным брюшком, почти прикрытые мокрой травой. Выждали. Тишину ничто не нарушало. Потом Терешков-старый осторожно поднялся и стал возиться с дверью. Щелкнул замок…

В салоне пахло бензином и было еще холоднее. Марков и Терешков-молодой устроились сзади, на мягком и даже почти удобном сиденье. Бензину полбака, это хорошо, а вот полоса короткая, бормотал Терешков-старый, бодро щелкая тумблерами, ну что, попробуем с места… и сначала что-то негромко загудело впереди, а потом гортанно заклекотало сзади, и лопасти винта медленно пошли по кругу. Раздались пофыркивания, кашель, глухие выстрелы – машину затрясло, лопасти понеслись быстро, быстро, еще быстрее – и слились в сплошной прозрачный круг, мотор прокашлялся и ревел теперь ровно и мощно, трава вокруг легла и только дергалась под ударами вихря. А потом Марков увидел, что из домика выбегает голый по пояс человек с автоматом в руках.

Марков ткнул пилота в плечо: смотри!

Полуголый был сколько-то секунд растерян, но потом сориентировался: упал на колено и поднял автомат к плечу.

До него было метров пятьдесят. С такого расстояния промахнуться невозможно. А тонкие стенки кабины не спасут от остроносых пуль со стальным сердечником…

И – не двинуться. Не нырнуть в кусты, не зарыться в землю. Марков ощутил себя распятым.

Терешков-старый двинул какой-то рычаг, вертолет подпрыгнул, повернулся градусов на девяносто и снова бухнулся на колеса. Полуголый дал первую короткую очередь нарочито мимо, но, когда вертолет вновь приподнялся над землей, открыл огонь на поражение.

Марков увидел, как вокруг дула образуется светлый цветок с черным кружком в центре – летящей к нему пулей. Ничего себе, подумал он, я это вижу, она летит в меня – медленно-медленно… почти плывет… и не уйти. Как странно…

И в этот немыслимо растянувшийся миг впервые в истории и пока в одном только месте – кончилось время.