Гиперборейская чума

– Ну, все! – наконец провозгласила она. – Последняя загадка. Угадываешь – идешь, куда хочешь. Нет – остаешься, остаешься, остаешься… – она почти не двигалась, но при этом как-то ухитрилась потереть ручки. – Оно никогда не кончается, его всегда не хватает; его нельзя родить, его легко убить; где его много, оно стоит, где мало – несется вскачь; его часто крадут, но никогда не возвращают украденное…

– Время, – сказал я.

– Да, время… – Она кивнула, а глаза ее неожиданно погрустнели и похорошели. – Время. Жаль, ты дослушал только до середины. Нетерпеливый… Что ж. Иди. Путь свободен.

Просить, чтобы она продолжала, было бессмысленно…

– Могу теперь я спросить, мудрая?

– Как хочешь.

– Почему две змеи обвивают посох? Две, а не одна? И почему смотрят в разные стороны?

– На самом деле ты хотел спросить не это, и потому нет смысла отвечать… Ступай. Когда поймешь, что ты хотел спросить, я встречусь тебе. Но это будет только однажды…

Антон Григорьевич рассказывал, словно диктовал то ли доклад, то ли протокол: сухо, точно, емко. Знаком был с этим делом.

…Именно «ОКБ-9бис» – возможно, на пару с кем-то еще; вождь не доверял никому и всегда использовал перекрестные проверки – получил доступ к огромным наработкам «Аненэрбе» в деле модификации личности: в частности, к утаенному от Нюрнбергского трибунала архиву малоизвестной «Организации Айскопфа». Организация эта формально подчинялась рейхсминистерству народного просвещения и пропаганды и имела, помимо всего прочего, небольшой детский концентрационный лагерь под Яблоницей, что неподалеку от Братиславы. Однако доктор Геббельс, скорее всего, обеспечивал лишь «крышу» этому странному предприятию…

Всего через год Антону Григорьевичу удалось воспроизвести многие достижения немецких коллег: в частности, нехирургическим путем отключать на длительное время участки коры головного мозга, простыми светозвуковыми механизмами вызывать тотальную дезориентацию человека в пространстве, времени и собственной личности, стирать оперативную память и вводить ложные воспоминания. Кроме того, внося в партитуры и записи популярных музыкальных произведений (увертюры к «Хованщине» Мусоргского, арий князя Игоря и Кончака, «Половецких плясок» и нескольких других фрагментов из оперы Бородина, «Наталки-полтавки» Лысенко, «Полонеза» Огинского, кое-каких песен в исполнении Бунчикова и Нечаева…) некоторые тщательно выверенные искажения, удавалось подсознательно внушать слушателям те или иные ЭПС (эмоционально-поведенческие схемы): тревогу, тихую радость существования, бдительность, трудовой энтузиазм… С начала сорок седьмого года эти произведения транслировались регулярно, способствуя налаживанию мирной жизни. Но, как оказалось, далеко не все желали этого. Так, например, опера Вано Мурадели «Великая дружба» оказалась настоящей адской машиной! Антон Григорьевич просто не мог поверить, что знаменитый заслуженный композитор способен был сам составить такой коварный план: скорый распад СССР и создание на его обломках Великой Грузии, включающей в себя республики Закавказья, Северный Кавказ, Черноморское побережье до Одессы включительно, Кубань, Дон, Астраханскую область… Композитор, ознакомившись с данными экспертизы, чуть не предался Кондратию, а оклемавшись, вспомнил, что многие из ПИ («повелительные интенции» – так именовались характерно действующие звукосочетания) были нечувствительно навязаны ему слепым шарманщиком, буквально каждое утро играющим под окнами. На поимку шарманщика были брошены немалые силы, но его и след простыл. Свидетели утверждали, что был он худ и, скорее всего, татарин.

Оперу, само собой, «директивные органы» тут же запретили специальным постановлением, а в секретном протоколе, доведенном до сведения руководства Союза композиторов под роспись, добавили, что две ноты: ми-диез и до-бемоль – при написании новых произведений использовать запрещается категорически; Главлит обязан был теперь следить еще и за этим…