Гиперион

— Я знаю. Но сколько времени прошло с тех пор?

— Сегодня четверг, — сказал Сол, продолжая читать длинный талмудический трактат о повиновении.

— Я знаю, что четверг. Но сколько дней?

Сол отложил книгу в сторону.

— Ты можешь мне назвать все дни недели? — Мир Барнарда пользовался старым календарем.

— Конечно, — ответила Рахиль. — Суббота, воскресенье, понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота...

— Ты уже называла субботу.

— Да. Но сколько дней прошло с тех пор?

— Можешь ты посчитать от понедельника до четверга?

Рахиль нахмурилась, зашевелила губами. Сразу у нее не получилось, она стала загибать пальцы.

— Четыре дня? — спросила она.

— Умница, — похвалил Сол. — А можешь ты сказать мне, сколько будет десять минус четыре, детка?

— Что такое минус?

Усилием воли Сол заставил себя снова уткнуться в трактат.

— Ничего, — ответил он. — Это такая штука, про которую тебе расскажут в школе.

— Мы поедем домой завтра?

— Да.

Как-то утром, когда Рахиль ушла играть с Джуди (она стала слишком маленькой, чтобы ходить в школу), Сара сказала:

— Сол, нам надо отвезти ее на Гиперион.

— Что? — Сол изумленно уставился на нее.

— Ты слышал что. Мы не можем ждать. Скоро она разучится ходить... говорить. Кроме того, мы не становимся моложе. — Сара невесело рассмеялась. — Звучит странно. Да? Но мы действительно не молодеем. Через год-два поульсенизация перестанет действовать.

— Сара, разве ты забыла? Все врачи говорят, что Рахиль не перенесет криогенную фугу. А без этого нечего думать о сверхсветовом полете. Эффект Хоукинга может лишить ее рассудка... или хуже.

— Это пустяки, — сказала Сара. — Рахили нужно возвратиться на Гиперион.

— Ну подумай, что ты говоришь? — Сол уже начинал сердиться.

Тогда Сара сжала его руку.

— Ты что, один видел тот сон?

— Сон? — Он еле выговорил это слово.

Она вздохнула и села у белого кухонного стола. Утреннее солнце заглянуло в окно, осветив, словно желтым прожектором, цветы на подоконнике.

— Темное помещение, — сказала она. — Красные огни наверху. И этот голос. Он велит нам... велит нам взять... отправиться на Гиперион. Совершить... жертвоприношение.

Во рту у Сола пересохло, сердце бешено заколотилось.

— К кому... к кому он обращался в этом сне?

Сара странно на него посмотрела.

— К нам обоим. Если бы тебя не было там... в этом сне, вместе со мной... как бы я переносила его все эти годы?

Сол рухнул в кресло и удивленно уставился на лежавшую на столе руку. Суставы, разбухшие от артрита, набрякшие жилы, пятна... Это, конечно же, его рука. Он, словно со стороны, услышал собственный голос:

— Ты ни разу не упомянула об этом. Ни единого словечка...

На этот раз Сара рассмеялась без горечи.

— А зачем? Каждый раз мы оба сразу же просыпались. И ты был весь в испарине. Я же догадалась, что это был не просто сон. Надо ехать, отец. На Гиперион.

Сол пошевелил рукой. Она по-прежнему казалась ему инородным телом.

— Почему? Ну, Бога ради, почему, Сара? Мы ведь не можем... принести Рахиль...

— Конечно нет, отец. Разве ты не думал обо всем этом? Мы должны поехать на Гиперион... туда, куда нас призывает наш сон... и принести в жертву себя вместо нее.

— Себя, — повторил Сол. Ему показалось, что у него начинается сердечный приступ. Грудь так сильно болела, что он не мог вздохнуть. Он сидел молча целую минуту, уверенный, что, если попытается произнести хоть слово, тут же разрыдается. Собравшись с силами, он сказал наконец:

— А ты давно уже... придумала все это, мать?

— Давно ли я знаю, что мы должны делать? Год. Немногим больше года. Сразу же после того, как ей исполнилось пять лет.

— Целый год! Но почему ты ничего мне не сказала?

— Я ждала. Ждала, что ты поймешь. Что тоже будешь знать.

Сол покачал головой. Комната куда-то уплывала и качалась.

— Нет. То есть пока еще мне кажется, что нет... Мне нужно подумать, мать.

Сол увидел, как незнакомая рука с набрякшими жилами похлопала по знакомой руке Сары.

Она кивнула ему.

Сол провел три дня и три ночи в каменной пустыне, питаясь только черствым хлебом, который запивал водой из конденсаторного термоса.

Десятки тысяч раз за прошедшие двадцать лет он мечтал о том, чтобы болезнь Рахили перешла к нему: ведь если кто-то должен страдать, то, конечно, отец, а не ребенок. Вероятно, все родители на его месте думали бы так же — они так и делают каждый раз, когда их ребенок тяжело заболеет или угодит в аварию. Но здесь все сложнее.

На третий день в этом пекле, когда он дремал в тени большой каменной плиты, Сол узнал: да, действительно сложнее.

«Мог бы Авраам дать такой ответ Богу? Что он сам будет жертвой, а не Исаак?»

«Авраам мог так ответить. А ты не можешь».

«Почему?»