Я медленно опустила его на пол. Дьяконы подняли тело и вынесли наружу – показать толпе, властям и тем, кто хотел удостовериться.
Потом меня увели.
Две недели я провела в приютской больнице Святилища. Мне заживили ожоги, удалили шрамы, извлекли осколки, пересадили кожу, восстановили мышцы и нервы. И все же боль не проходила.
Все, кроме священников, потеряли ко мне интерес. Техно-Центр удостоверился, что Джонни мертв, что его ИскИн не оставил после себя никаких следов и что его кибрид тоже мертв.
Я подала заявление, и мне возобновили лицензию. Дело замяли – уж тут постарались власти. Пресса сообщила, что «между бандами, контролирующими улей Дрегс, произошла кровавая разборка, которая выплеснулась на площадь Мэлл. Среди бандитов и мирных жителей имеются убитые». Полиция подтвердила эту версию.
А за неделю до того, как пришло известие, что Гегемония разрешила кораблю «Иггдрасиль» с паломниками на борту отбыть на Гиперион, в зону боевых действий, я отправилась через портал Святилища на Возрождение-Вектор и около часа просидела в тамошнем архиве.
Потрогать эту рукопись я не могла – каждый листок хранился в отдельном вакуумном пакете. Но рука была его: мне уже приходилось видеть почерк Джонни. Пергамент пожелтел и стал хрупким от старости. Там было два фрагмента. Вот первый:
Второй был написан второпях, на каком-то обрывке, словно пишущий схватил первый подвернувшийся под руку листок.
Я беременна. Думаю, Джонни знал об этом. А может, и нет.
Я беременна дважды: ребенком Джонни и памятью петли Шрюна. Не знаю, связано одно с другим или нет, а если связано, то в какой степени. Пройдут месяцы, прежде чем родится ребенок, и всего несколько дней, прежде чем я предстану перед Шрайком.
Но я помню те минуты, когда истерзанное тело Джонни вынесли на обозрение толпы, а меня еще не увели. Они стояли там, в темноте, – сотни священников, дьяконов, экзорцистов, служек и простых верующих… в красном полумраке под вращающимся идолом Шрайка… и вдруг все разом монотонно запели, и голоса их эхом отдавались под готическими сводами. А пели они примерно следующее:
Я была ранена и в шоке. Я ничего не понимала. Да и сейчас не понимаю.
Но я знаю, что когда наступит время и Шрайк придет, мы с Джонни встретим его вместе.
Уже давно стемнело. Вагон беззвучно скользил между звездами и льдом. Все молчали, только поскрипывание троса нарушало тишину.
Некоторое время спустя Ленар Хойт обернулся к Ламии:
– У вас тоже свой крестоформ.
Ламия молча посмотрела на священника.
– А как вы думаете, – обратился к ней полковник Кассад, – Хет Мастин и был тот самый тамплиер, что разговаривал с Джонни?
– Возможно, – ответила Ламия Брон, – хотя я этого так и не выяснила.
И тогда полковник, глазом не моргнув, спросил у нее:
– Хета Мастина убили вы?
– Нет.
Мартин Силен потянулся и зевнул.
– До рассвета еще два-три часа. Кто-нибудь, кроме меня, собирается спать?
Ленар Хойт и Вайнтрауб кивнули.
– Я подежурю, – сказал Федман Кассад. – Все равно не засну.
– Я, пожалуй, составлю вам компанию, – предложил Консул.
– А я согрею вам обоим кофе, – сказала Ламия Брон.
Остальные вскоре уснули, Рахиль тихо мурлыкала во сне, а они сидели втроем у окна и смотрели на далекие холодные звезды.
6