Гиперион

Башня Хроноса возвышалась над восточными отрогами Большой Уздечки – причудливая и мрачная груда сочащихся влагой камней с тремя сотнями комнат и залов внутри, путаница неосвещенных коридоров, ведущих к длинным и узким залам, башням и башенкам, балконы, смотрящие на северные пустоши, вентиляционные шахты, протянувшиеся к свету на полкилометра и берущие начало чуть ли не в самом лабиринте этого мира, парапеты, отполированные холодными горными ветрами, лестницы – внутренние и наружные, – высеченные в камне и никуда не ведущие, стометровые витражи, установленные так, чтобы ловить первые лучи солнца во время солнцестояния и лунный свет зимними ночами, маленькие, величиной с ладонь, оконца, из которых, собственно, не на что смотреть, бесконечная череда барельефов, притаившиеся в нишах гротескные изваяния, и более тысячи горгулий, облепивших карнизы и парапеты, колонны и склепы и заглядывающих сквозь деревянные стропила в огромные залы. Обращенные к кроваво-красным окнам северо-восточного фасада, днем освещаемые солнцем и газовыми факелами – по ночам, они отбрасывали уродливые тени, отмечавшие время, словно какие-то дьявольские солнечные часы. Повсюду виднелись следы последних хозяев башни: покрытые багровым бархатом жертвенники, висящие в воздухе и стоящие изваяния их божества с разноцветными лезвиями и рубиновыми глазами. Еще больше статуй, высеченных из камня, на узких лестницах и в темных залах – вздумай кто-нибудь прогуляться здесь ночью, он неминуемо наткнулся бы на торчащие из скалы колючие пальцы или острое лезвие, а то и на все четыре шрайковы руки, зовущие в смертельные свои объятия. И в довершение ко всему – прихотливые кровавые узоры во многих комнатах и залах, красные арабески на стенах и потолках коридоров, пятна запекшейся бурой субстанции на постелях – и большая столовая, в которой, распространяя невыносимый смрад, уже не первую неделю гниют остатки брошенной трапезы, стол, стулья, стены и пол залиты кровью, тут и там валяются немые кучи окровавленной и изодранной в клочья одежды. И повсюду мухи.

– Веселенькое местечко, чтоб мне пусто было! – воскликнул Мартин Силен, и его голос гулко раскатился по залу.

Отец Хойт сделал несколько шагов и замер. Солнце уже начало клониться к закату, и сквозь прорезанные в западной стене на высоте сорока метров узкие щели в зал падали косые столбы света.

– Это невероятно, – прошептал он. – Собор Святого Петра в Новом Ватикане ничто по сравнению с этим.

Мартин Силен рассмеялся и стал еще больше похож на сатира.

– Этот храм построен для живого божества.

Федман Кассад поставил на пол походный мешок и, кашлянув, сказал:

– По-моему, эта башня гораздо старше Церкви Шрайка.

– Конечно, – подтвердил Консул. – Но они хозяйничают здесь вот уже двести лет.

– Что-то не видно этих хозяев, – сказала Ламия Брон, держа в левой руке отцовский пистолет.

Войдя в Башню, они минут двадцать пытались до кого-нибудь докричаться, но замирающее эхо, тишина и жужжание мух постепенно вынудили их умолкнуть.

– Эту пакость построили андроиды и крепостные клоны Печального Короля Билли как раз к прибытию спин-звездолетов, – пояснил поэт. – Восемь местных лет тяжелого труда. Предполагалось, что здесь будет самый большой туристический центр во всей Сети, отправной пункт экскурсий к Гробницам Времени и Граду Поэтов. Но, думается мне, несчастные трудяги андроиды еще тогда знали местную версию легенды о Шрайке.

Сол Вайнтрауб стоял у восточного окна, приподняв дочку повыше, и неяркий вечерний свет падал ей на щеку и на сжатый кулачок.

– Знали так знали, – сказал он. – Поищем лучше уголок, где нет следов этой резни и где мы сможем спокойно поужинать и поспать.

– Выходим вечером? – спросила Ламия.

– К Гробницам? – уточнил Силен, впервые за все время путешествия выказывая интерес хоть к чему-то. – Ты хочешь идти к Шрайку в темноте?

Ламия пожала плечами:

– Не все ли равно?

Консул, стоявший у двери из армированного стекла, которая выходила на каменный балкон, закрыл глаза. Его тело все еще продолжало покачиваться в такт движению вагона. Две бессонные ночи и растущее нервное напряжение окутали сознание серой пеленой, сквозь которую двенадцать часов полета над горными вершинами воспринимались как краткий миг. Он чуть было не задремал, но вовремя открыл глаза.

– Мы все едва держимся на ногах, – сказал он. – Переночуем здесь, а утром отправимся в путь.

Отец Хойт вышел на узенький балкон и облокотился на грубые каменные перила.

– Отсюда видны Гробницы?

– Нет, – ответил Силен. – Они находятся вон за той грядой. А видите те белые штуковины на севере и немного западней… похожие на торчащие из песка обломанные зубы?

– Вижу.

– Это Град Поэтов. По первоначальному замыслу короля Билли это место было выбрано для города Китса и многих других вещей, столь же светлых и прекрасных. Местные жители говорят, что сейчас в нем обитают безголовые призраки.

– Уж не один ли ты из них? – спросила Ламия.

Силен резко повернулся, собираясь ей ответить, но взглянув на пистолет в ее руке, прикусил язык.