Гипнотизер

Я поймал себя на том, что улыбаюсь ей. В ней было что-то такое живое и свежее, что я, сам того не сознавая, хлопнул в ладоши и объявил, что готов. Она засмеялась и посмотрела на меня долгим взглядом. Я отпер дверь; Майя недолго думая вошла за мной в кабинет, села на стул для посетителей, достала блокнот и ручку и, улыбаясь, посмотрела на меня.

– О чем вы хотите меня спросить?

Майя сильно покраснела и заговорила, все еще широко улыбаясь – казалось, она не может сдержать улыбку:

– Если начать с практики… как вы думаете, пациент может обмануть вас? Просто сказать то, что, по его мнению, вы хотите услышать?

– Сегодня как раз было такое, – улыбнулся я. – Одна пациентка не захотела, чтобы ее гипнотизировали, сопротивлялась внушению и, естественно, сохранила контроль над сознанием, но притворилась, что погрузилась в транс.

Майя немного успокоилась, вид у нее стал поувереннее. Она наклонилась вперед, вытянула губы, потом спросила:

– Она притворялась?

– Конечно, я это понял.

Майя вопросительно подняла брови:

– Как?

– Начать с того, что существуют явные внешние признаки гипнотического расслабления. Самый важный из них – лицо теряет свою искусственность.

– Не объясните подробнее?

– В состоянии бодрствования даже у самого расслабленного человека лицо собранное, губы вместе, мышцы лица взаимодействуют, взгляд и так далее… А под гипнозом человек теряет контроль над мимикой: рот приоткрывается, подбородок отвисает, взгляд бессмысленный… Правильно описать не получится, но это известно.

Майя как будто хотела спросить что-то, и я прервался. Она помотала головой и попросила продолжать.

– Я читала ваш доклад, – сказала она. – Ваша группа состоит не только из жертв, то есть подвергшихся насилию, но и из преступников, людей, творивших с другими страшные вещи.

– Подсознанием и то и другое воспринимается одинаково, и…

– Вы хотите сказать…

– Погодите, Майя… и в контексте групповой терапии здесь нужен один подход.

– Интересно, – сказала она и что-то записала. – Я к этому вернусь. Но вот что мне хотелось бы знать – это как видит себя загипнотизированный преступник. Ведь вы отталкиваетесь от мысли, что пострадавший часто замещает преступника чем-то другим – животным.

– Я не успел изучить, как видит себя преступник, а пускаться в пустые рассуждения не хочу.

Она склонила голову набок:

– Но у вас есть какие-нибудь предположения?

– У меня есть пациент…

Я замолчал и подумал о Юсси Перссоне, норрландце, который нес свое одиночество как непомерную тяжесть, в которой сам виноват.

– Что вы хотели сказать?

– В состоянии гипноза этот пациент возвращается к своей охотничьей засидке, словно ружье ведет его, убивает косулю и бросает там. Выйдя из транса, он отрицает косулю и рассказывает, что ждал в засидке медведицу.

– Так он говорит, когда просыпается? – улыбнулась она.

– У него дом в Вестерботтене.

– Ага. А я думала, он здесь живет, – рассмеялась Майя.

– Медведь – это достоверно, – сказал я. – Там полно медведей. Юсси рассказывал, что большая медведица задрала его собаку несколько лет назад.

Мы замолчали, глядя друг на друга.

– Уже поздно, – сказал я.

– У меня еще много вопросов.

Я хлопнул в ладоши:

– Нам придется встретиться несколько раз.

Майя посмотрела на меня. Я вдруг ощутил странное тепло, увидев, как по ее светлой коже разливается бледный румянец. Между нами было что-то плутовское, смесь серьезности и сдерживаемого смеха.

– Могу я в ответ пригласить вас на стаканчик? Есть очень приятный ливанский…

Она внезапно замолчала – зазвонил телефон. Я извинился и ответил.

– Эрик?

Симоне. Голос нервный.

– Что такое? – спросил я.

– Я… я за домом, на велосипедной дорожке. Кажется, к нам в дом кто-то влез.

По спине пробежал холодок. Я вспомнил палку-розгу, лежавшую у нашей входной двери, – старинное орудие наказания с деревянным диском.

– Да что случилось?

Я услышал, как Симоне тяжело сглотнула. Там, где она стояла, играли какие-то дети – может быть, на футбольном поле. Послышались свистки и крики.

– Что это? – спросил я.

– Ничего. Школьники, – серьезно ответила она и торопливо продолжила: – Эрик, взломали балконную дверь в комнате Беньямина, стекло разбито.

Краем глаза я увидел, что Майя встала и вопросительно подняла брови: я пойду?

Я кивнул ей и с сожалением пожал плечами.

Майя наткнулась на стул, он процарапал ножками по полу.

– Ты один? – спросила Симоне.

– Да, – ответил я, не зная, зачем солгал.

Майя помахала рукой и тихо закрыла за собой дверь. Я все еще чувствовал запах ее духов – простой и свежий.

– Молодец, что не вошла, – продолжал я. – В полицию позвонила?

– Эрик, у тебя странный голос. Что-нибудь случилось?

– Помимо того, что к нам в дом, кажется, вломились грабители? Ты позвонила в полицию?

– Да. Позвонила папе.

– Хорошо.

– Он сказал, что сейчас же выезжает.

– Симоне, отойди подальше от дома.

– Я стою на велосипедной дорожке.

– Видишь дом?

– Да.

– Если ты видишь дом, то тот, кто в доме, может увидеть тебя.

– Прекрати.

– Милая, отойди на футбольную площадку. Я еду домой.