Мне было легко говорить с Майей, почти подозрительно легко. Она, не будучи специалистом, хорошо разбиралась в теме, задавала разумные вопросы и оказалась великолепным слушателем.
– А Марек Семиович? Как с ним? – спросила она и покосилась на ручку.
– Вы уже знаете о его прошлом. Он приехал сюда как беженец в разгар войны в Боснии, а залечить ему помогли только физические раны.
– Так.
– Он интересен для моего исследования, хотя я все еще не понял до конца, что с ним произошло. Когда я погружаю его в глубокий гипноз, он всегда попадает в одну и ту же комнату, вспоминает одно и то же: его заставляют мучить знакомых, мальчишек, с которыми он когда-то играл, – а потом что-то происходит.
– Под гипнозом?
– Да. Он отказывается идти дальше.
Майя что-то записала, полистала блокнот и подняла глаза.
Я решил не рассказывать о Лидии – как она соскользнула со стула под гипнозом. Вместо этого я начал излагать свои мысли о том, что свободная воля в гипнозе ограничена только неспособностью человека лгать самому себе.
Время шло, стало вечереть. Коридор за дверью моего кабинета был тихим и пустынным.
Майя сложила вещи в портфель, затянула шаль на шее и встала.
– Время пролетело незаметно, – извиняющимся тоном сказала она.
– Спасибо за беседу, – ответил я и протянул ей руку.
Майя поколебалась, но потом спросила:
– Можно вечером пригласить вас на стаканчик?
Я поразмыслил. Симоне с подружками отправится в Народную оперу на “Тоску” и вернется домой поздно. Беньямин спал у деда, а сам я собирался весь вечер работать.
– Не исключено, – ответил я с ощущением, будто делаю что-то противозаконное.
– Я знаю одно местечко на Рослагсгатан, – сказала Майя. – Называется “Петерсон-Бергер”, там очень скромно, но ужасно приятно.
Я просто ответил: “Идет”, – взял куртку, погасил в кабинете свет, вышел и запер дверь.
Мы прокатились на велосипедах мимо Хагаперкена, вдоль Бруннсвикена и спустились к Нортуллю. Улицы были почти пустыми. Времени – не больше половины восьмого. Весна дрожала в деревьях, в светлых голосах птиц.
Мы поставили велосипеды напротив маленького парка у старой таверны “Клаэс по Хёрнет”. Войдя в ресторан и встретив приветливый взгляд хозяйки, я заколебался. Следует ли мне быть здесь? Что отвечать, если Симоне позвонит и спросит, чем я занимаюсь? Неприятное чувство нахлынуло и прошло. Майя – коллега, мы хотим продолжить наш разговор. Все равно Симоне сегодня вечером нет дома. Наверное, сейчас она с подругами как раз пьет вино в Народной опере.
У Майи был мечтательный вид. Я не понимал, что она вообще делает здесь со мной. Ослепительно красивая, юная, открытая. Я как минимум лет на пятнадцать старше ее и женат.
– Обожаю их куриный шашлык с кумином, – сказала она и пошла вперед, к столу в дальней части зала.
Мы сели, и к нам тут же подошла женщина с кувшином воды. Майя подперла щеки руками, посмотрела на стакан и тихо сказала:
– Если нам надоест, можно поехать ко мне домой.
– Майя, вы что, кокетничаете со мной?
Она засмеялась, и ямочки на щеках стали глубже.
– Мой папа всегда говорил, что я такой уродилась. Невыносимая, говорил, кокетка.
Я понял, что ничего не знаю о ней – о ней, явно глубоко изучившей все, что я делал.
– Ваш отец тоже был врачом? – спросил я.
Она кивнула:
– Профессор Ян Э. Свартлинг.
– Нейрохирург? – впечатлился я.
– Или как там называется, когда кто-то копается в чужих мозгах, – горько ответила Майя.
В первый раз улыбка исчезла с ее лица.
Принесли заказанное. Ситуация все больше раздражала меня, я пил слишком быстро и заказал еще вина. Меня словно нервировали, лишали уверенности в себе взгляды официантов, их явная убежденность в том, что мы – парочка. Я опьянел, не глядя подписал счет, сгреб чек и промахнулся мимо корзины для бумаг в гардеробе. На улице, в теплом вечернем воздухе, я вознамерился ехать домой. Но Майя махнула на какую-то дверь и спросила, не хочу ли я подняться, посмотреть, как она живет, и выпить чашку чаю.
– Майя, – сказал я, – вы невыносимы, ваш папа был совершенно прав.
Она фыркнула и взяла меня под руку.
В лифте мы стояли очень близко друг к другу. Я не мог оторвать глаз от ее полных улыбающихся губ, жемчужно-белых зубов, высокого лба и блестящих черных волос.
Она заметила это и осторожно погладила меня по щеке; я наклонился, собираясь поцеловать ее, но тут лифт дернулся и остановился.
– Пошли, – прошептала Майя и открыла дверь.
Квартира у нее была маленькая, но очень уютная. Стены покрашены приятной голубой краской, на единственном окне белые льняные шторы. Кухонный уголок новенький, с белой клинкерной плиткой на полу и небольшой современной газовой плитой. Майя прошла на кухню, и я услышал, как она открывает бутылку вина.
– Я думал, мы будем пить чай, – заметил я, когда она вошла с бутылкой и двумя бокалами в руках.
– Вино полезнее для сердца.
– Тогда ладно. – Я взял у нее бокал, и вино выплеснулось мне на руку.
Майя вытерла мне руку кухонным полотенцем, села на узкую кровать и откинулась назад.
– Приятная квартира, – сказал я.
– Так странно, что ты здесь, – улыбнулась она. – Я так долго восхищалась тобой…