Гипнотизер

Из дальней палаты послышались громкие шлепки, слабый плач, потом все стихло. Я постоял, собираясь с мыслями, постучал в дверь, вставил ключ в скважину, повернул и вошел.

Запах мастики ворвался в темную палату, насыщенную испарениями пота и рвоты. Эва Блау лежала на койке спиной ко мне. Я подошел к окну и попытался впустить свежего воздуха, хотел немного поднять рольштору, но подвеска за что-то зацепилась. Краем глаза я заметил, что Эва собирается повернуться. Я потянул штору, но выпустил ее из рук, и она взлетела с громким стуком.

— Простите, — сказал я, — я хотел только впустить немного…

Эва с неожиданным резким звуком села и посмотрела на меня долгим взглядом; углы ее рта были горько опущены. У меня тяжело забилось сердце. У Эвы был отрезан кончик носа. Она уселась поосновательнее и уставилась на меня. На руке — окровавленная повязка.

— Эва, я приехал, как только узнал, — сказал я.

Она тихо хлопнула кулачком по животу. Измученное лицо; круглая ранка на носу отсвечивает красным.

— Я хотел помочь вам, — продолжал я. — Но я начинаю понимать, что ошибался почти во всем. Я думал, что напал на след чего-то важного, что я понимаю, как действует гипноз. Но все оказалось не так; я ничего не понимал. Мне страшно жаль, что я не сумел помочь вам. Ни одному из вас.

Эва потерла нос ребром ладони, и из ранки на губы потекла кровь.

— Эва? Зачем вы это с собой сделали? — спросил я.

— Это ты, ты, ты виноват! — неожиданно выкрикнула она. — Ты виноват во всем, ты сломал мне жизнь, отнял все, что у меня было!

— Я понимаю, что вы злитесь на меня из-за того, что…

— Заткнись, — оборвала она. — Ты ничего не понимаешь. Моя жизнь поломана — а я сломаю твою. Я дождусь, я умею ждать, сколько понадобится, но я отомщу.

Потом она завопила, широко открыв рот, хрипло и бессмысленно. Дверь распахнулась, вошел доктор Андерсен.

— Вам придется подождать снаружи, — сказал он прерывающимся голосом.

— Я получил ключ от медсестры и думал…

Он вытащил меня в коридор, закрыл и запер дверь.

— У пациентки паранойя…

— Вряд ли, — с улыбкой перебил я.

— Это мое мнение о моем пациенте, — отрезал Андерсен.

— Конечно. Простите.

— По сто раз на дню она требует запереть дверь и спрятать ключ в специальном шкафчике.

— Да, но…

— Она говорила, что ни против кого не будет свидетельствовать, что мы можем пытать ее электрошоком и насиловать, но она ничего не расскажет. Что вы с ней сделали? Она напугана, страшно напугана. Как глупо, что вы вошли…

— Она злится на меня, но не боится. — Я повысил голос.

— Я слышал, как она кричит, — возразил Андерсен.

После Южной больницы и встречи с Эвой Блау я поехал в телецентр и спросил, могу ли видеть Стефани фон Сюдов, журналистку из «Раппорт» — несколько часов назад она хотела, чтобы я дал комментарии. Администратор позвонила ассистентке редактора и передала трубку мне. Я сказал, что готов принять участие в интервью, если Стефани это интересно. Вскоре ассистентка спустилась. Это была молодая, коротко стриженная женщина с умными глазами.

— Стефани может встретиться с вами через десять минут, — сказала она.

— Хорошо.

— Я отведу вас в гримерную.

Когда я после короткого интервью вернулся домой, в квартире было темно. Я покричал, что пришел, но никто не ответил. Симоне была наверху, сидела на диване перед выключенным телевизором.

— Что-нибудь случилось? — спросил я. — Где Беньямин?

— У Давида, — бесцветным голосом ответила она.

— Ему разве не пора домой? Что ты сказала?

— Ничего.

— Да что случилось? Симоне, скажи мне что-нибудь.

— Зачем? Я не знаю, кто ты.

Я почувствовал, как во мне нарастает беспокойство, подошел и попытался отвести волосы от ее лица.

— Не трогай меня, — огрызнулась она и отдернула голову.

— Не хочешь говорить?

— Не хочу? Я не виновата. Это ты должен был поговорить со мной, ты должен был не дать мне найти эти фотографии, не дать мне почувствовать себя дурой.

— Какие еще фотографии?

Симоне открыла голубой конверт и высыпала оттуда несколько фотографий. Я увидел себя, позирующего у Майи Свартлинг, потом еще фотографии, на которых она была в одних светло-зеленых трусах. Темные пряди лежали на широкой белой груди. Майя казалась счастливой, под глазами краснота. Еще несколько фотографий оказались более или менее четкими изображениями одной груди. На одном из снимков Майя лежала, широко разведя ноги.

— Сиксан, я попробую…

— Хватит с меня вранья, — оборвала она. — На сегодня, во всяком случае.

Она включила телевизор, нашла новости и погрузилась в отчет о скандале вокруг гипноза. Анника Лорентсон из больницы Каролинского института не хотела комментировать случай, спровоцировавший расследование, но когда хорошо подготовленный журналист поднял вопрос о колоссальных суммах, недавно выделенных правлением Эрику Барку, Аннике пришлось заговорить.

— Это была ошибка, — тихо сказала она.

— Что за ошибка?

— В настоящее время Эрик Мария Барк отстранен от работы.

— Только в настоящее время?

— Он никогда больше не будет заниматься гипнозом в Каролинской больнице, — сказала она.

Потом на экране появилось мое собственное лицо; я с испуганным видом сидел в телестудии.