— Я просто… вы так хорошо смотрелись вдвоем. Адам так смотрел на тебя, было очевидно, что он от тебя без ума. И ты тоже смотрела на него так, словно он — единственный парень на земле, и потом… всегда казалось, будто ты заставляешь себя сдерживаться, и мне хотелось, чтобы ты знала: можно выражать свои чувства, когда захочется… Я правда думала, что помогаю тебе, и… у тебя были
Оливия вздохнула.
— Слушай. Извини, что лгала. Прошу, не надо меня ненавидеть. Я…
— Я тебя
— Нет?
— Конечно, нет, — возмутилась Ань. — Я немного ненавижу себя за то, что заставляла тебя делать все это. Ну, может быть, не «ненавижу», но если бы я писала себе письмо, то не стала бы стесняться в выражениях. И я невероятно польщена, что ты делала для меня подобное. То есть это было чересчур опрометчиво, все слишком запуталось, а ты — ходячее клише из ромкома, и боже, Ол, ты такая дура. Но очень милая дура, и
Все еще не веря своим ушам, она покачала головой, но сжала колено Оливии и посмотрела на Малькольма.
— Погоди. А твоя связь с Родригесом настоящая? Или вы двое притворяетесь парой, чтобы судья передал ему опеку над недавно осиротевшими крестниками?
— Вполне настоящая. — Малькольм самодовольно улыбнулся. — Трахаемся как кролики.
— Потрясающе. Ну, Ол, мы еще поговорим об этом.
— Я не жертва.
— Нет, Ол, ты жертва. — Серьезный взгляд Ань прожег ее насквозь, и только тогда Оливия осознала всю чудовищность того, что случилось. Того, что сделал Том.
Она судорожно вздохнула.
— Если бы все было наоборот, я хотела бы знать. Но все иначе.
— Почему иначе?
— Я не хочу отнимать у него то, что он любит. Адам уважает Тома и восхищается им, и я знаю, что Том поддерживал Адама в прошлом. Вероятно, лучше ему не знать.
— Если бы только был способ узнать, что предпочел бы Адам, — сказал Малькольм.
Оливия в ответ шмыгнула носом.
— Ага.
— Если бы только можно было спросить кого-то, кто знает Адама
— Ага, — повторила Ань, — это было бы круто. Но никого нет, так что…
— Если бы только кто-то в этой комнате недавно начал встречаться с давним другом Адама. — Малькольм едва не кричал, полный пассивно-агрессивного возмущения, и Ань с Оливией обменялись изумленными взглядами.
— Холден!
— Ты можешь спросить совета у Холдена!
Малькольм фыркнул.
— Вы обе такие умные и при этом такие тормоза.
Оливия вдруг кое-что вспомнила:
— Холден ненавидит Тома.
— Правда? Почему?
— Не знаю. — Она пожала плечами. — Адам списывает это на какую-то странную причуду Холдена, но…
— Эй. Он идеален, у него нет причуд, — перебил Малькольм.
— Может, дело еще в чем-то?
Ань энергично закивала.
— Малькольм, где Оливия может найти Холдена прямо сейчас?
— Не знаю. Но, — он с самодовольной улыбкой постучал по телефону, — у меня как раз есть его номер, прямо тут.
Холден, или «Холден Милая Попка», как он значился в телефонной книге Малькольма, как раз завершал свой доклад. Оливия застала последние пять минут: что-то о кристаллографии, что она не понимала и не хотела понимать, — и была совершенно не удивлена тем, насколько талантливым, харизматичным оратором он оказался. Она подошла к кафедре, как только Холден закончил отвечать на вопросы, и он улыбнулся, увидев, что она поднимается по ступеням. Казалось, он был искренне рад ее видеть.
— Оливия. Моя сводная соседка!
— Точно. Да. М-м, отличный доклад. — Она приказала себе прекратить теребить собственные руки. — Я хотела задать тебе вопрос.
— Речь о нуклеиновых кислотах на четвертом слайде? Потому что я сам не понял, что говорил. Слайд делала моя аспирантка, а она намного умнее меня.
— Нет. Вопрос об Адаме…
Лицо Холдена прояснилось.
— Ну, вообще-то это насчет Тома Бентона.
Его лицо так же быстро помрачнело.
— Что насчет Тома?
Вот да. Что именно насчет Тома? Оливия не знала, как подобраться к теме. Она даже не знала, что именно хочет спросить. Конечно, она могла бы выложить Холдену всю историю своей жизни и умолять его решить все проблемы за нее, но почему-то это не казалось хорошей идеей. Она на мгновение задумалась, а затем решила начать вот с чего:
— Ты знаешь, что Адам думает переехать в Бостон?
— Ага.
Холден, скорчив гримасу, указал на высокие окна аудитории. Там виднелись огромные зловещие тучи, угрожавшие разразиться дождем. Ветер, уже холодный в сентябре, раскачивал одинокое дерево гикори.