Гипотеза любви

Она все еще не понимала, почему он произносил ее имя так по-особенному. В его тоне что-то крылось, нечто не вполне ясное. Предчувствие возможностей. Глубина. Оливия невольно задумалась, реально ли это или только ей мерещится, и понимает ли Адам это сам. Она о многом задумалась, а потом велела себе прекратить. Теперь это совсем ничего не значило.

— Входи.

Этот отель оказался еще роскошнее. Оливия закатила глаза, удивляясь, зачем кто-то тратит тысячи долларов на жилье для Адама Карлсена, — ведь он едва обращает внимание на то, что его окружает. Стоило предоставить ему какую-нибудь койку, а деньги пожертвовать на достойную цель. На спасение китов. На лечение псориаза. На Оливию.

— Я принесла это… полагаю, это твое.

Она сделала пару шагов к нему и протянула зарядку для телефона, позволив концу шнура раскачиваться в воздухе так, чтобы Адаму не пришлось прикасаться к ее руке.

— Точно. Спасибо.

— Она была за лампой у кровати, наверное, поэтому ты ее и забыл. — Она сжала губы. — Или, может быть, это старость. Может быть, начальная стадия деменции. Амилоидные бляшки и все такое.

Он пристально посмотрел на нее, она попыталась не улыбнуться, но было уже поздно, он закатил глаза и сказал: «Очень смешно» — и…

Вот она уже улыбается. Снова. Проклятье.

Она заставила себя отвести взгляд, потому что… нет. Больше нет.

— Как прошло интервью?

— Хорошо. Хотя это только первый этап.

— А сколько их всего?

— Слишком много. — Адам вздохнул. — У меня еще будут встречи с Томом по гранту.

Том. Точно. Конечно. Конечно… вот почему она тут. Чтобы объяснить ему, что…

— Спасибо, что пришла, — сказал он тихим и искренним голосом. Как будто, согласившись на встречу и прокатившись на метро, Оливия доставила ему огромное удовольствие. — Я подумал, что ты, возможно, будешь со своими друзьями.

Она покачала головой.

— Нет. Ань пошла на свидание с Джереми.

— Мне очень жаль, — сказал Адам, глядя на нее с искренним сочувствием.

Оливии потребовалось несколько мгновений, чтобы вспомнить свою ложь и его предположение, будто она влюблена в Джереми. Это произошло всего несколько недель назад, но казалось, что очень давно. Тогда она боялась, что Адам узнает о ее чувствах к нему, и не могла себе представить ничего хуже. После всего, что случилось за последние несколько дней, это выглядело так глупо. Ей следовало признаться во всем, но какой в этом сейчас смысл? Пусть Адам думает, что хочет. В конце концов, от этого пользы будет больше, чем от правды.

— А Малькольм с… Холденом.

— А, да. — Он кивнул с усталым видом.

Оливия на мгновение представила, что Холден, должно быть, пишет Адаму все то, что им с Ань пришлось выслушать лично, и улыбнулась.

— Насколько все плохо?

— Плохо?

— Ну, это вот все между Малькольмом и Холденом?

— А. — Адам прислонился плечом к стене, скрестив руки на груди. — Думаю, все очень неплохо. По крайней мере, для Холдена. Ему действительно нравится Малькольм.

— Это он так сказал?

— Он об этом тараторит не затыкаясь. — Он закатил глаза. — Ты знаешь, что Холдену на самом деле двенадцать?

Она рассмеялась.

— Малькольму тоже. Он много с кем встречается и обычно трезво оценивает ситуацию, но эта история с Холденом… Я ела на обед сэндвич, и он очень кстати вспомнил, что у Холдена аллергия на арахис, хотя у меня даже арахисовой пасты не было в сэндвиче!

— У него нет аллергии, он притворяется, потому что ненавидит орехи. — Адам потер висок. — Я проснулся в три часа ночи, потому что Холден прислал мне хайку о локтях Малькольма.

— Хорошее было хайку?

Он вскинул бровь, и она снова рассмеялась.

— Эти двое…

— Невыносимы. — Адам покачал головой. — Но, думаю, Холдену это нужно. Нужен человек, которого он будет любить и который полюбит его.

— Малькольму тоже. Я просто… боюсь, что он может захотеть большего, чем Холден готов предложить.

— Поверь мне, Холден уже готов подавать вместе документы на ипотеку.

— Хорошо. Я рада.

Она улыбнулась. А потом почувствовала, что ее улыбка быстро гаснет.

— Безответная любовь — это действительно… нехорошо.

Уж я-то знаю. И может быть, ты тоже.

Адам пристально разглядывал свою ладонь, несомненно думая о женщине, о которой упоминал Холден.

— Нет. Нет, это не тот случай.

Это была странная разновидность боли, эта ревность. Непонятная, чуждая и непривычная. Она колола и сбивала с толку и была так непохожа на одиночество, которое она испытывала с пятнадцати лет. Оливия каждый день тосковала по матери, но со временем смогла обуздать свою боль и превратить ее в мотивацию для работы. В цель. Но ревность… Это страдание не приносило никакой пользы. Только беспокойные мысли, и что-то сжимало грудь всякий раз, когда она думала об Адаме.

— Мне нужно попросить тебя кое о чем, — сказал он.

Его серьезный тон заставил ее поднять взгляд.

— Да?

— Люди, которые обсуждали тебя вчера на конференции…

Она напряглась.

— Я бы предпочла не…

— Я не стану ни к чему тебя принуждать. Но кто бы они ни были, я хочу… Я думаю, тебе стоит подать жалобу.

О боже. Боже. Это какая-то жестокая шутка?

— Любишь жалобы, да? — Она издала смешок. Слабая попытка пошутить.