Гипсовый трубач, или конец фильма

— Ну, вы язва, Кокотов! Ладно, будь по-вашему, Ив Дор. Он приглашает ее в театр. Залетная труппа с Земли дает «Дядю Ваню». Войницкий в последнем акте палит в профессора из блистера, но только слегка прожигает скафандр.

— Бластера. Блистер — это упаковка пилюль.

— Согласен. Но Пат в ответ на приглашение только тихо качает головой: «Нет, милый, этот уикенд я должна побыть одна. Не сердись!» Он, обиженный, уходит, а она еще ниже склоняется к плазменному экрану своего кульмана и улыбается еще загадочнее… Вот собаки! Уже и указатель сняли!

7. Железная рука штабс-капитана

Бранясь, Жарынин затормозил, съехал на обочину и, рискуя свалиться в кювет, стремительно сдал назад. Действительно, в том самом месте, где от трассы ответвлялась, пропадая меж деревьев, узкая асфальтовая дорога, стоял трехметровый бетонный крест, позеленевший от времени. К нему, судя по остаткам ржавых болтов и уголков, прежде крепился большой указательный щит. Теперь же вместо него торчала кривая фанерка с неровными буквами, наляпанными синей масляной краской:

ДВК — 7 КМ

Режиссер выругался и свернул в лес. Некогда это было вполне приличное местное шоссе, но теперь оно состояло в основном из выбоин, заполненных водой, и ям, слегка присыпанных щебнем и битым кирпичом. Кое-где попадались, правда, остатки былого асфальта, напоминавшие своей дробно-прихотливой конфигурацией Шпицберген или даже хуже того, Сандвичевы острова. Нырнув в одну из впадин, машина довольно сильно стукнулась днищем.

— Сволочь! — выругался Жарынин. — Ну, я ему устрою!

— Кому?

— Директору! Я два раза уже находил ему деньги на асфальт! Экстрасенс хренов! Кашпировский недорезанный!

— А что там с Пат Сэлендж? — пытаясь отвлечь водителя от черных мыслей, спросил Кокотов.

— Ну, какая еще Пат Сэлендж? Мы сейчас без глушителя останемся!

Переваливаясь с боку на бок, как большая жестяная утка, машина все-таки двигалась вперед. Наконец показались старинные арочные ворота с ярко-желтой надписью:

ДОМ ВЕТЕРАНОВ КУЛЬТУРЫ «КРЕНИНО»

Возле ворот виднелось несколько квадратных метров свежего асфальта, черного, лоснящегося, испещренного каплями влаги, словно кожа эфиопа, вышедшего из-под душа. В едва затвердевшую поверхность кто-то успел предусмотрительно вдавить некоторое число белых камешков, составивших в целокупности кратчайшее из сильнейших отечественных ругательств. И Кокотова вдруг осенило, что решающее объяснение между Ромой и Юлей должно состояться в тот самый момент, когда она мучается, составляя по указанию главного редактора кроссворд из ненормативной лексики. Дело в том, что шеф сам подбивал к ней клинья, но, получив отказ, стал гнусно придираться на планерках и давать разные глумливые задания. Юля в полной растерянности: тонкая, внутренне чистая девушка с высшим филологическим образованием, этакая Золушка развратного мегаполиса, она просто не в состоянии выполнить издевательское редакционное поручение. Но если в полночь она не сдаст готовый кроссворд, ее уволят. И тут, подобно тетушке-фее, к ней на помощь спешит влюбленный Рома. Они, подбадривая друг друга, склоняются над кроссвордом, испещренным самой разнузданной площадной бранью, и наконец происходит объяснение. О, это первое признание в любви, тихое, робкое, нежное, как дуновение розового рассветного ветерка над камышовой заводью!..

— Ну так-то, поганец! — удовлетворенно воскликнул Жарынин. — Вот он, русский человек в действии! Не может украсть все до последнего. Хоть чуть-чуть, а оставит ближнему! Именно это спасет Россию! Россия — Феникс! Вы читали Андрея Белого?

— Разумеется… — кивнул Кокотов, собираясь честно добавить «нет», но передумал.

— А может, вы думаете, что Россия — сфинкс? — нахмурился Жарынин.

— Нет, я так не думаю! — поспешил успокоить его Кокотов.

— Хорошо! Отлично!

Эти несколько квадратных метров свежего дорожного покрытия привели режиссера в прекрасное расположение духа. Попробовав ногой асфальт, он остался доволен и качеством укатки, и кратким словом, выложенным из камешков.

— Ладно, так и быть, дорасскажу вам про Пат, а то забуду. В общем, наша Пат много лет копила деньги и наконец получила то, что хотела. Наука к тому времени научилась по останкам не только восстанавливать давно скончавшиеся организмы, но и воспроизводить все мельчайшие подробности их истлевшей жизни. Вот вы вчера пили же?

— А что, заметно?

— Конечно! — Жарынин пальцем изобразил на запотевшем стекле крестик. — И вот по такому кусочку косточки (он показал полмизинчика) наука сможет определить, сколько вы выпили, когда и что именно…

— А какое это имеет отношение к Пат Сэлендж? Она у вас алкоголичка?

— Ах, мы еще и с юмором! Нет. Но точно так же можно восстановить и всю любовную биографию человека! Все его томления и неги. Вот вы бы хотели испытать оргазм Казановы?

— В каком смысле?

— Ладно, не валяйте дурака! Да или нет?

— Не отказался бы!