Мариса бросила быстрый взгляд на иконы на полке, презрительно улыбнулась: да пошли они к черту! Что это за люди, кто они такие? Им всегда было все равно. Они всегда говорят только о смирении, о покаянии, о том, что блаженны кроткие и алчущие, потому что на самом деле им просто наплевать на чужие проблемы. Лицемеры, святоши, пусть они все горит в огне, им бы только не разжечь, не обострить, продемонстрировать свою правильность, спасти свои жалкие душонки, надменно промолчать с осуждением, отстраниться, выгородиться. Не замараться, ни кровью, ни мирским делом, ни ответственностью. Их жизни впереди, им плевать на простых людей их горести и беды. Они всегда молчали, всегда были равнодушны, как будто чтобы не навредить, когда было надо, ни разу не помогли, не исцелили, не защитили, не спасли сестру, когда за ней пришли насильники и убийцы. Они не остановили беспредел, никого не уберегли от голода, мора и болезней. Они прощали грехи растлителям детей, развратникам, злодеям, мошенникам и убийцам, внимательно выслушивали, сопереживали им, когда те приносили им деньги, сами ходили к ним в дом, а всех вокруг поучали, что только больной нуждается во враче, и что Бог готов простить любой, даже самый гнусный, грех. Зато для нее самой у них всегда были одни только сплошные дежурные порицания, укоры и епитимьи. Как высокомерно они оскорбляли ее! Называли недостойной падшей женщиной, потому что у нее не было для них ни тех самых денег, ни влияния, как у тех, кто без оглядки воровал, грабил, творил гнусный служебный подлог и злодейства, чтобы потом купить на щедрые пожертвования их благосклонность, оправдания, одобрение и мудрые, прямо как по Евангелию, благочестивые, советы. Как они поучали ее прощать и каяться, хотя они сами никогда не просили ни у кого прощения, как они осуждали и унижали ее, говорили, что это справедливая критика и что ее надо слушать молча, воспринимать без оправданий и возражений. Как говорили о человеколюбии и о том, что все равны перед Богом, но, когда ей нужно было их слово, их решение, их поддержка, ни разу не утешили, не пришли на помощь, не помогли, потому что когда она приходила к ним, они были заняты, у них была тысяча неотложных дел, и не было ни одной лишней минуты, потому что всегда был кто-то богаче и важнее, кто гораздо больше нее заслуживал их воодушевляющих слов и душеспасительных бесед. Зато всегда хватало времени даже не попытавшись разобраться, бросить походя: ты сама виновата во всем, ты грешишь, а Бог наказывает, кайся и проси прощения. Виновата. И что? Что изменится если сказать, что человек сам виноват во всех своих бедах? Виноват в том, что ему на голову упал кирпич, виноват в том, что его побили на улице, виноват, что родился калекой. Что изменится? Кто станет от этого лучше? Кому вы вообще такие нужны с вашим вонючим мнением, которому грош цена, потому что когда вы были нужны, вас не было. Когда вас молили, вы молчали, когда у вас просили помощи, вы воротили свои светлые и честные, одухотворенные лица. Нет. Теперь я Лунная Королева, а вы и дальше рассказывайте всем о том, что мы здесь только временно, что хорошо будет потом, что на земле нет правды и надо только гнуть спину, смиряться перед беззаконием, тихо молиться и не пытаться ничего изменить, потому что это невозможно, люди слабы и грешны, мирская суета бессмысленна и спасаются только бежавшие от нее в лес святые. Грош цена всем вам после этого! Идите прочь, развлекайте и дальше, исповедуйте, утешайте богатых развратниц и воров, рассказывайте им о ждущем их с распахнутыми воротами Царствии Небесном! Такие вы ни мне, ни кому, не нужны!
Спокойная и решительная готовность наполнила ее сердце. Она была хозяйкой этой чудовищной багровой ночи, ее владычицей, драконом с обратной стороны луны. Она набросила на плечи плащ, погасила лампу, вышла в коридор и заперла на ключ дверь.
Снаружи было темно и пусто. Фонарь на улице не горел, но в свете тусклого багрового зарева Мариса отчетливо различала темные контуры окна и черный провал лестницы в стороне от двери. Придерживаясь за стену рукой, найдя в темноте перила, она аккуратно шагнула в него, нащупывая ногой ступеньки.