Гирта. Фантастический роман (СИ)

Даже с выкрученными до упора фитилями и кранами, эти светильники едва разгоняли мрак в коридорах дворца, под сводами высоких потолков залов и у дальних стен. Огонь в них был каким-то по-особенному обжигающе-горячим, багрово-тусклым и при этом как будто бы жидким. Тянулся не вверх, а вширь, колыхался вяло и медленно. Наблюдать его было неприятно и жутко, но без света сидеть было еще хуже, чем с таким освещением:

в окнах по-прежнему стояло зловещее, трепетное и тусклое зарево, от которого не становилось ни сколько не светлее.

Из окон кабинета герцогини было отчетливо видно, что ярче всего оно над морем, за темной горой и крепостью Гамотти, в той стороне, где еще днем стоял Обелиск. Словно какое-то, дева различимое глазом, всепроникающее излучение исходило из воды на его месте, затмевало луну и звезды, наполняло темноту даже в закрытых помещениях тревожным, едва различимым глазу, как будто колышущимся темно-багровым светом.

- Радиация - сказал кто-то, мрачно глядя в окно, кивая на небо.

- Нет - поведя рукой, ответил Парикмахер также тихо.

Какая-то совсем молодая девушка заплакала, прижала руки к лицу. Принцесса Вероника подсела к ней на скамеечку, обняла за плечи, завела разговор со своими девицами, чтобы воодушевить их. Сказала, что в последней сводке сообщили о том, что ворота у Инженерного моста взяты и ничего дурного больше не случится.

Но ее слова были тщетны. Что-то неуклонно менялось в худшую сторону. Пронзительное сияние над морем становилось все ярче, но в кабинете с высоким потолком и просторными окнами в три стены, казалось, стало только еще темней. Черными росчерками на фоне тусклого красного неба темнели фигурно выпиленные рамы, навевали назойливые, жуткие мысли о вычурных замках с истлевшими коврами и картинами, где ходят липкие кровавые мертвецы с содранной кожей из леденящих душу своими дикими фантазиями сборников готических романов и новелл.

По углам, у двери стояла мгла. Под шкафами, под просторным столом у стены, на котором у принцессы был разбит маленький сад комнатных цветов, сгустились неуютные черные тени. Свет ламп, что как будто стал еще более тусклым и одновременно режущим глаза, не мог развеять их.

Внезапно зазвонил телефон. Все вздрогнули и обернулись на его резкий, больно ударивший по ушам в глухой, стоящей вокруг, тишине треск.

Этот похожий на шлем с забралом, выполненный в модной современной манере, под рыцарский стиль, массивный аппарат с беспроводной, отделанной золотом и красным деревом трубкой, овальными блестящими кнопками и настроенным под механический треск звонком, стоял на подоконнике у большого рабочего стола герцогини еще с тех времен, когда этот кабинет принадлежал старшему сыну герцога Вильмонта, Берну, что жил со своей семьей в Малом дворце вплоть до своего отъезда в Басор, куда приказом штаба объединенной армии конфедеративного королевства он был назначен комендантом одной из крепостей. Заняв его комнаты и рабочий кабинет, принцесса Вероника первым делом переставила телефон на свой стол поближе к себе, справедливо считая этот аппарат необходимым, удобным и современным средством цивилизованного государственного управления. Но тогда, по неопытности, она сильно недооценила абонентов Гирты, того самого, немногочисленного привилегированного круга избранных и их приближенных, кому посчастливилось тем или иным путем, всеми правдами и неправдами, заполучить в распоряжение, хотя бы на минуту, трубку и клавиатуру набора номера какого-нибудь личного или служебного телефона, подключенного к общегородской сети. Ведь всем, кто когда-нибудь вертел заветный диск, с придыханием, волнением и надеждой прикладывал динамик к уху, известно то самое восторженное чувство связи с теми недоступными голосами важных людей на другом конце провода, кто при любых других обстоятельствах никогда не снизойдет до личной аудиенции или даже просто мимолетной беседы, и пока есть такая возможность, этим контактом, этой зацепкой, нужно непременно воспользоваться как можно скорее, пока кто-нибудь другой, более ловкий и сметливый не занял заветную линию, оставив нерасторопного неудачника в дураках, с досадой слушать в трубке короткие гудки.