Темное багровое небо заглядывало в высокие окна. Яркий низкий свет слепил глаза. На потолке плясали трепетные тени, и в их зловещей сумрачной круговерти очертания комнат и предметов казались незнакомыми и чуждыми, как будто это было какой-то совсем иной коридор, а не многократно хоженая галерея, соединяющая между собой Малый и Большой дворцы.
Впереди, через распахнутые настежь двери, на сумрачной лестничной площадке, виднелся тусклый свет, отражался в лакированных перилах и большом зеркале. На ступеньках и выложенным белым мрамором полу, лежали длинные тени, слышался стук оружия и бряцание брони: на полпролета ниже по лестнице, на площадке между первым и вторым этажом, у поставленного на подоконник фонаря, стояли, несли вахту двое гвардейцев. Двери через лестничную площадку были открыты. За ними начинался коридор: сумрачный и бесконечный, убегающий в черно-багровую перспективу туннель с фрактально повторяющимися порталами высоких, не дающих света, украшенных лиловыми, зелеными и багровыми занавесками окон и сине-фиолетовой ковровой дорожкой, конец которой терялся где-то в непроглядной темноте.
Тот самый, по которому принцесса и маркиз ходили сегодня днем убивать Герцога.
***
В сотне метров в стороне горел дом. Высокое красивое здание с бордовым, украшенным высокими окнами и увитыми цветами портиками, фасадом, выходящее эркером на уютную пятиугольную площадь с огромным, раскидистым вязом посредине. Под вязом была водяная колонка со стальным рычагом и стояли скамеечки. Днем здесь играли, бегали многочисленные веселые и всегда такие жизнерадостные, дети, сидели, приглядывали за ними, шили им рубашечки и штанишки женщины, а вечерами, в сумерках, собиралась молодежь. Стояли, курили, спорили, мерялись силой. Первый раз, робко и искренне касались рук юных девиц, с которыми вместе росли в этих кварталах, играли на этих улицах и во дворах с самого своего детства. Внимательно заглядывали в глаза, приглашали прогуляться по набережной реки. Первый раз встречали насмешливые взоры старших, или угрюмые насмешки завистников. Первый раз проливали кровь из разбитого носа, свою или обидчика.
Сейчас тоже было темно, но на скамеечках и у решетки смотрящей фасадом на площадь церкви не звучало не привычных голосов, ни тихих разговоров, ни криков ссор, ни бесконечных обсуждений городских анекдотов и сплетен. Со стороны горящего дома ветви вяза осыпались пожухшими от жары, обуглившимися листьями и ветками. На шлемах и доспехах проходящих мимо вооруженных людей плясало рыжее пламя пожара, слышались отрывистые команды и ругань сержантов, грозными ударами отдавались удары колоколов на башне церкви.
Горел фасад, высокого, многоэтажного дома, что острым углом, смотрел на площадь на проспект Цветов. Из дверей балкончиков вырывался огонь, а из двухэтажной застекленной витражами с кошками башенки, что возвышалась над крышами соседних здания, вязом и площадью, как из трубы валил подсвеченный снизу бушующим рыжим пламенем черный, непроглядный дым. С треском и звоном из прогоревших рам выпадали, с глухим грохотом разбивались о брусчатку мостовой закопченные стекла. Пожарный махал проходящим солдатам флажком, призывал посторониться.
Раньше Борис Дорс часто бывал здесь. Тут жила одна его давняя знакомая, почти что подруга детства. Ее звали Люсия. Люсия Ринко. Она была старше его на три года, и после смерти жены и дочери, он часто заходил к ней. Они сидели, пили чай на диване в гостиной, беседовали о книгах, о знакомых, о погоде, о политике. Ходили в кофейню, сидели на скамеечке под вязом, гуляли по площади, окрестным переулкам и берегу реки. Но, как иногда бывает между мужчиной и женщиной, что-то не сложилось, и он перестал посещать ее. С тех пор они иногда встречались в городе, на ярмарках, на улицах, на рынке, в церкви, приветливо кланялись, улыбались друг другу, здоровались и также мило расходились со словами 'да надо бы как-нибудь вас навестить'.