Гитара или стетоскоп?

Этим письмом он хотел как бы загадать: если профессор пригласит его на беседу, это можно расценить как добрый знак, а чем она кончится, в общем неважно.

Биррхан позвал его к себе!

Может, потому, что его фамилия…

Когда Балтус рассказал Марине о письме и о связанных с ним ожиданиях, та сказала:

— Балтус, честное слово, ты наивен как ребенок.

Теперь, направляясь в университетскую клинику, он мысленно признает правоту Марины:

«Да, наверно, я потерял голову. Разве может выйти что-нибудь толковое из этой беседы?»

А тут еще эта гитара, которую он везет с собой. Но ведь сразу после беседы с Биррханом ему надо на репетицию: школьный ансамбль, организованный им три года назад, послезавтра должен играть в порядке шефства в доме престарелых.

Лебединая песня. Последний раз сыграют вместе, и все, точка, разлетятся потом кто куда. Сначала каникулы, последние школьные, после них — в армию, ну а потом кто в институт, кто в университет — все пятеро, только не он.

Трамвай, останавливается. Балтус выходит. Чтобы как-то приободрить себя, он идет к красному кирпичному зданию, крытому черепицей, особенно резвым шагом, почти вбегает в железные решетчатые ворота. Потом его энергичные стремительные шаги гулким эхом отдаются в просторном коридоре, постепенно он сбавляет шаг, стараясь идти ритмичней, чувствует, как влажнеют ладони.

Он раздумывает: еще не поздно повернуть назад, просто повернуть назад, сделать вид, будто никакого письма вовсе не было.

Но в то же время в виски ему стучит: трус, трус, трус.

Все дальше и дальше идет он по коридору больницы, навстречу ему движется толпа хихикающих медсестер-стажерок.

— Кому это он серенады собрался петь? Родильное-то отделение не здесь, а в корпусе номер три, — издеваются они.

Балтус обгоняет санитара, толкающего перед собой коляску со старушкой.

Но вот наконец и дверь с картонной табличкой: пр. д-р Рихард Биррхан.

Он приставляет гитару к стене, вытирает влажные ладони о штаны и стучит в дверь.

Он еще раздумывает, не лучше ли оставить гитару в коридоре, а то, наверно, у него такой нелепый вид с этой… Но когда изнутри раздается отрывистое «прошу!», он механически берется за гриф гитары и входит в кабинет.

— Проходите, молодой человек, присаживайтесь, — говорит высокий сухопарый профессор, сидящий за письменным столом спиной к окну.

Балтус садится и кладет гитару рядом с собой на пол, вверх грифом.

— Да, письмо ваше я прочел. Пригласить-то я вас пригласил, но вот быть полезным, вероятно, вряд ли смогу. Кстати, ваша фамилия… вы не сын писателя Прайсмана?

Балтус секунду-другую тянет с ответом. В ушах у него звучит голос матери: сходил бы ты, сынок, к отцу, у него достаточно связей, чтобы…

Балтус нервно, но твердо отвечает:

— Нет, господин профессор, я не сын писателя.

— Впрочем, это неважно. Что же касается вашей проблемы, то я вам задам лишь один вопрос, который вам, вероятно, приходилось слышать довольно часто, — это и в самом деле может быть только медицина?

Балтус ерзает на стуле.

— Да, — говорит он, — я хочу стать врачом.

Профессор чуть приподнимается из-за стола, бросает взгляд на гитару и улыбается.

— Ну что мне вам сказать? Конкурс у нас по меньшей мере три кандидата на место, у всех прекрасные характеристики, отменные оценки, у всех в документах помета «особо склонен». Это значит: двоих необходимо отсеять. Простая арифметика и очень суровая для тех двоих, которые будут отсеяны. Должен вам сказать, что совесть меня изрядно мучит. Кто может поручиться, что мы отбираем действительно самых достойных? Нет ли среди тех, кого мы не приняли, потенциального Роберта Коха или Эйнштейна медицины? Вопрос этот не дает мне покоя, но лучшего решения я пока не знаю… А вы, вы не можете стать кем-нибудь другим, кроме врача?

Балтус осторожно отодвигает гитару ногой подальше от своего стула — в направлении профессорского стола, чтобы совсем убрать ее из поля зрения своего авторитетного собеседника.

— Нет. Да я и не хочу представлять себя кем-либо иным. Я хочу стать врачом.

— Что же, если вы так упорствуете, я, пожалуй, не стану вас отговаривать, вот только помочь я вам действительно не могу. Вы, кстати, не задумывались когда-нибудь над тем, в какое положение можете попасть, если желание ваше не осуществится? Могу дать вам только один совет: поработайте год-два в больнице санитаром и попытайтесь потом еще раз выставить свою кандидатуру. Может статься, вам даже дадут направление. Правда, гарантии тут никакой нет, так что обдумайте все основательно. Кстати, вы могли бы — в том случае, конечно, если примете соответствующее решение — поработать санитаром и у нас.

Профессор берет в руку папку из стопки лежащих перед ним бумаг и начинает перелистывать.

Балтус расценивает это как знак того, что профессор считает беседу оконченной. Он встает, поднимает с пола гитару и говорит:

— Благодарю вас, господин профессор, я подумаю.

Профессор через стол протягивает Балтусу руку:

— До свидания, господин Прайсман! — И добавляет: — В тот момент, когда вы вошли, с кем угодно держал бы пари, что вы сын писателя Прайсмана. Вы на него ужасно похожи.