Гитара, кости и кастет

Например, он одолжил знакомым много денег – порядка тысячи трехсот долларов, – а теперь, в новом свете, он осознал, что эти деньги к нему больше никогда не вернутся. Грубый женский разум Жаклин осознал это уже давно. Лишь теперь, когда благодаря Жаклин на его счету в банке появились деньги, он стал жалеть об этих займах.

Он также понял, насколько права она была в том, как много его времени и энергии расходовалось на всяческого рода услуги другим – чуть-чуть здесь, немного там; общая сумма выходила довольно круглой. Ему нравилось помогать людям. Он чувствовал себя прекрасно, когда о нем хорошо думали; но теперь он стал спрашивать себя, а не потакал ли он, таким образом, своему тщеславию – и не более того. Упрекая себя, он был к себе, как всегда, несправедлив. Ведь Мэйзер, по сути, был настоящим и безнадежным романтиком!

Он решил, что такой саморасход утомлял его к вечеру, понижал эффективность его работы и делал менее надежной опорой для Жаклин, которая с каждым месяцем становилась все тяжелее и утомленнее и все долгие летние вечера проводила на тенистой веранде в ожидании, когда на дорожке раздастся звук его шагов.

Чтобы не сбиться с нового курса, Мэйзер отказался от многих вещей – среди них был и пост президента ассоциации выпускников университета. За бортом остались и другие, менее почетные обязанности. Когда его избирали в какой-нибудь комитет, все остальные участники по традиции тут же избирали его председателем, а сами растворялись где-нибудь на заднем фоне, где их было не так-то просто отыскать. С этим было покончено. Он также стал избегать тех, кто был склонен просить о какой-либо помощи, – он стал избегать этих пристальных жаждущих взглядов, часто устремлявшихся к нему в клубе.

Перемены в нем происходили медленно. Он не был таким уж наивным – при других обстоятельствах отказ Дрейка дать деньги не слишком бы его поразил. Если бы ему об этом рассказали как о забавном случае, произошедшем с кем-то другим, он едва ли стал бы задумываться. Однако все произошло так внезапно, да еще наложилось на аналогичную ситуацию, которую он как раз обдумывал, так что шок придал всему делу значение и силу.

Наступила середина августа; всю последнюю неделю держалась жара, словно в печи. Шторы на широко открытых окнах его кабинета едва колыхнулись за целый день и напоминали обвисшие паруса, прикрывавшие горячие оконные сетки. Мэйзер беспокоился – Жаклин переутомилась, и поэтому у нее начались дикие головные боли, да и бизнес, казалось, достиг какой-то мертвой точки. Все утро он был таким раздражительным, что даже мисс Клэнси стала бросать на него удивленные взгляды. Он сразу же извинился, немедленно об этом пожалев. Несмотря на жару, он, как всегда, усердно трудился – а ей, стало быть, невмоготу?

В этот момент мисс Клэнси появилась в дверях, и он, слегка нахмурившись, взглянул на нее.

– К вам мистер Эдвард Лэйси.

– Хорошо, – равнодушно сказал он. Старик Лэйси – он был с ним едва знаком. Жалкая фигура – блестящий старт в далеких восьмидесятых, а теперь вот один из городских неудачников… Он не мог представить, зачем пожаловал Лэйси, – ну разве что о чем-то попросить?

– Добрый вечер, мистер Мэйзер.

На пороге стоял невысокий и невеселый седой мужчина.

Мэйзер встал и вежливо с ним поздоровался.

– Вы не заняты, мистер Мэйзер?

– Ну, не так чтобы очень. – Он слегка подчеркнул качественное наречие.

Мистер Лэйси сел, явно смущаясь. Он не выпускал свою шляпу из рук и, начав говорить, судорожно в нее вцепился.

– Мистер Мэйзер, если у вас найдется пять свободных минут, я расскажу вам кое-что… Видите ли, мне просто необходимо с вами об этом поговорить…

Мэйзер кивнул. Его инстинкт подсказал, что сейчас его будут о чем-то просить, но он устал и с какой-то апатией опустил подбородок на руки, приветствуя даже такое отвлечение от своих текущих забот.

– Видите ли, – продолжил мистер Лэйси, и Мэйзер заметил, что пальцы, тискавшие поля шляпы, дрожат, – когда-то давно, в восемьдесят четвертом, мы с вашим отцом были хорошими друзьями. Вы наверняка слыхали от него обо мне.

Мэйзер кивнул.