Гитл и камень Андромеды

— Сама заберу. Сейчас. Вот она поможет мне донести, — Чума кивнула в мою сторону. — Это твоя русская, правда? Я согласна с ней познакомиться. Заверни куклу в скатерть и свяжи концы, — велела, повернув в мою сторону лицо градусов на семнадцать.

Я совершенно не собиралась подчиняться приказам этой дамы.

— Это рядом, — обратилась ко мне Чума неожиданно ласково. — А я напою тебя настоящим кофе, не этой бурдой.

Бенджи покраснел и опустил голову.

И мы пошли. Идти и вправду было недалеко. До улицы Яфет, потом вверх и тут же вправо. А там я запуталась. Мы вошли в ворота, спустились в подвал, поднялись по одной из трех лестниц вверх и вышли во внутренний дворик, украшенный обсыпавшимся гипсовым львом, из пасти которого торчали ржавая арматура и резиновая трубка. Из трубки капала вода. Рядом с этим, с позволения сказать, фонтаном стояла большая клетка для попугая. Для очень большого попугая. Клетка для попугая в человеческий рост. В клетке копошились куры. Со двора мы вошли в подъезд, украшенный дверью из ажурного чугуна. А за дверью лестница поднималась в синее небо, по которому медленно тащились облака.

— Пришли, — сказала Чума.

Она отворила большим ключом небольшую деревянную дверь, за которой открывалось самое невероятное помещение, какое мне приходилось видеть. А уж я навидалась этих старых яффских домов, посещая приятелей и присматривая жилье для себя.

Чумин дом и домом назвать нельзя было. Развал дома, макет, разрез по вертикали, геометрическая проекция или в крайнем случае декорация. Посреди большого помещения зияла пустота в два этажа, прикрытая сверху большим куском белого пластика. По бокам пустота была поделена надвое по горизонтали. Но и там ничто не напоминало нормальный архитектурный уклад, потому что вертикали нигде не доходили до горизонталей обоими концами, — то, что должно было называться стенами, либо не начиналось от пола, либо не доходило до потолка. Забираться на верхнюю половину нужно было по нескольким деревянным лестницам, каждая из которых была не шире стремянки. И в этом развале, разрезе, макете, в этой декорации прочитывался смысл, была своеобразная гармония, создаваемая торшерами, рыбацкими сетями, канатами и железными тросами, через которые были перекинуты ткани разных расцветок.

— Нравится? — деловито спросила Чума.

— А что это? — неуверенно спросила я.

— Разрушенный дом. Его обнаружила Берта, моя покойная мамаша. До того мы жили в подвале, где было много котов и крыс. Пятнадцать лет мы прожили здесь, после того как Яаков приказал двум арабам сложить нам крышу. Еще он провел электричество прямо от уличного столба. И никому это не мешало. А потом мэрия решила отдать разрушенные арабские дома художникам. И Шмулик получил ордер на наш дом. Но рынок нас отстоял. Бенджи с ним поговорил, и Шмулик испугался. Он сидел в дворике у фонтана и трясся от злости и страха. Мне стало его жалко, и я впустила это дерьмо в свой дом. С тех пор мы живем тут вдвоем, то деремся, то трахаемся. Но дом мой. Шмулик это знает. Давай поставим это деревянное чучело вон у того столба, а потом будем пить кофе.

Я задрала голову:

— И как мы ее туда затащим?

— У меня есть подъемник.

Чума указала на трос, перекинутый через подвешенный под потолком блок. Мы обвязали скульптуру веревками, привязали ее к тросу, и мне пришлось лезть по стремянке на второй этаж с веревкой в руке. Я придерживала скульптуру при помощи веревки и направляла ее движение, Чума крутила ручку, мадонна дергалась, кренилась, грозила выскользнуть из веревок, которыми мы ее обвязали, но в конце концов встала на предназначенное место. Можно было только подивиться Чуминому пониманию пространства: мадонна царила над всем этим безумием плоскостей и пустот, а ее манерно сложенные пальцы посылали благословение в каждый угол дурацкого Чуминого дома.

— На черта она тебе? — спросила я раздраженно.

— Насолить Шмулику. Он из набожных. Его от одного вида этой идолицы будет мутить и крутить днем и ночью.

— А зачем тебе это? Чтобы его крутило и мутило.

— Я хочу его выжить.

— Так скажи Бенджи. Пусть пугнет этого недоноска еще разок.

— Бесполезно. У него есть ордер. Пока Шмулик живет тут, его пакости хотя бы на виду. А если он начнет делать их издалека, мне придется иметь дело с чиновниками из мэрии, что еще хуже. Здесь Шмулик боится Бенджи. И меня тоже. А с чиновниками и полицией никто не хочет иметь дела. Ни я, ни Бенджи. Бенджи даже разыскал настоящих хозяев дома. Они живут в Канаде. Хотел купить этот дом для меня, потом судиться с мэрией. Но они заломили такую цену, что никому не по зубам.

— Даже Бенджи не по зубам?

— А что Бенджи? Думаешь, он миллионер? Трепло он. Ты его побаивайся. Он перс. А они коварны, как арабы, но намного хитрее.

— Бенджи тебя любит.

— Знаю. Мне от этого ни тепло, ни холодно. У меня есть план. Они дают дома художникам, так? Вот я и стану художницей. Шмулик нищий, но он умеет рисовать. И он меня учит за еду и за деньги на травку.

— Можно посмотреть твои картины?