Гитлер

К концу июля оптимизм Геббельса несколько поугас. Особенно его беспокоило негативное отношение немецкого населения к вторжению в Россию. 26 июля он записал: «Немецкий народ должен знать, что Германия сейчас сражается за свое существование и что мы стоим перед выбором: полная ликвидация немецкой нации или немецкое господство. Нам надо исправить ошибки, допущенные за четыре столетия. Если мы победим, наша история вновь обретет смысл. Если проиграем, это будет означать конец Германии». 29-го он рассуждает о «психологическом кризисе», но отказывается заглядывать далеко вперед: «У войны всего одна цель – победа». На следующий день: «То, что будет после победы, это проблема завтрашнего дня». Как всегда, подбадривая сам себя, он вспоминает о кризисах, пережитых партией, в том числе о кризисе 1932 года, когда цель казалась такой близкой и одновременно недостижимой. Но нацисты «поверили в свою победу и вдруг победили. То же самое будет и с этой войной». Еще более показательна запись от 1 августа: «Если бы я был английским министром информации, я сделал бы все возможное, чтобы дать понять немецкому народу, что для достижения приемлемого мира ему всего-то и нужно, что сбросить национал-социалистический режим», но, добавлял он, английский министр для этого слишком глуп. Надо сказать, что английская пропаганда вместо того, чтобы использовать растущее недовольство населения, ставила на одну доску немцев и нацистов.

В тот же день министр признал, что немцы ошибочно оценили силы противника. 8 августа он указал, что они исходили из того, что в Советской армии 10 тыс. бронетанковых машин, тогда как их действительно число составляет 20 тыс. Они были плохо информированы: несмотря на работу, проведенную во Франции, служба разведки не выполнила порученного ей дела. Если бы они знали об этом заранее, возможно, отказались бы от превентивной войны, но тогда платить по счету пришлось бы позже, и в гораздо более тяжелых условиях. Самое плохое заключалось в том, что невозможно закончить кампанию до наступления зимы, когда станет трудно подводить новые дивизии, что осложнит положение весной. «Мы должны готовиться к этому не только материально и психологически, но и предпринимая конкретные меры». В числе этих мер Геббельс называл обязательную трудовую повинность для женщин. Однако Гитлер выдвинул против этого предложения множество возражений.

На протяжении последующих дней тональность записей снова приобретает ноты оптимизма, но вот 18 августа он пишет: «Между нашими врагами и нами началась гонка против хода часов. Если нам удастся добиться удовлетворительного военного результата до первого снега и холодов, мы будем в большом выигрыше». На следующий день министр пропаганды пришел к фюреру и обнаружил того занемогшим: Гитлера терзали дизентерия и мигрень. Но вот о чем Геббельс не пишет и что нам известно из медицинских отчетов: Гитлер страдал гипертонией, и не исключено, что он перенес инсульт в легкой форме; во всяком случае, на его кардиограмме появились первые признаки атеросклероза. Личный врач фюрера доктор Морелль пришел к заключению, что бессонница, кишечные расстройства и неполадки с сердцем могут быть вызваны глубокой внутренней тревогой и нервно-психическим срывом, который его пациент отказывался признавать. В это же время у него впервые проявились симптомы трясущихся рук. Морелль, наблюдавший многих пациентов с неврастенией, не смел говорить с фюрером о неврозе, предпочитая употреблять такие термины, как «воспаление нервов» или «невралгия». Он лечил его инъекциями глюкозы, пиявками, выписывал ему витамины и мутафлор – таблетки его собственного изготовления против кишечных бактерий, согласно некоторым теориям, являющимся источником всех болезней.

Во время второго визита в «Волчье логово» Геббельс обсудил с фюрером много тем – военных, политических, общего характера. Гитлер согласился с тем, что немцы неправильно оценили мощь противника, но добавил: даже если бы он лучше знал, на что способна советская армия, его решение от этого не изменилось бы; разве что ему стоило бы больших трудов его принять. Фюрер был собой недоволен и огорчался, что позволил себя обмануть. Затем он объяснил Геббельсу свое видение военного положения и высказал надежду разбить Советы до наступления зимы. Он даже готов был вступить в переговоры о мире – при условии сохранения контроля над захваченными территориями и возможности отогнать большевиков к границе Азии. Следовало найти «приемлемый выход» до начала зимы, то есть до середины октября. А промышленные центры к востоку от Урала и Омска можно будет разрушить и позднее.