В качестве не знавшего о своей роли посредника были выбраны чехи. За два года до описываемых событий между Москвой и Прагой был заключен договор о взаимной помощи, и Чехословакия в своей внешней политике во многом ориентировалась на СССР. В то же время с соседней Германией у чехов были напряженные отношения из-за стремления Гитлера присоединить к рейху Судетскую область, часть Чехословакии, где большинство населения составляли немцы. Чтобы как-то умиротворить Берлин путем уступок, чехи вели в конце 1936 года переговоры с немецкими эмиссарами: Альбрехтом Гаусгофером и графом Траутмансдорфом. Проходили переговоры вяло, а в конце января 1937 года немцы вообще прекратили их в одностороннем порядке, чем вызвали сильное беспокойство в Праге. В ответ на просьбу объяснить причины подобного шага Траутмансдорф ответил послу Чехословакии в Германии Войтеху Маетны, что такова самого Гитлера.
Граф предположил, что фюрера исходит из того, что согласно полученным им секретным разведданным в СССР скоро произойдет переворот, который должен привести к устранению Сталина и установлению военной диктатуры.
Сам Маетны усомнился в достоверности сообщения Траутмансдорфа, но все же посчитал необходимым довести информацию до чешского президента Эдуарда Бенеша. Того полученные данные взволновали. Если в СССР действительно произойдет переворот, особенно при участии немцев, то Чехословакия лишится поддержки со стороны Советского Союза и останется с Германией и проблемой Судет один на один. Гитлер, был уверен чешский президент, тут же воспользуется ситуацией и, возможно, решится даже на военное разрешение конфликта между странами. Страх застилает людям глаза, и они перестают объективно оценивать сложившуюся ситуацию, поэтому Бенеш слухам поверил полностью. Тем более, что сведения о прогерманской позиции Тухачевского периодически возникали и в 1935, и в 1936 годах. Рассекреченные в конце 80-х — начале 90-х годов прошлого века материалы, касающиеся точки зрения замнаркома обороны на характер внешней угрозы Советскому Союзу не дают однозначного ответа на вопрос, кого же Тухачевский видел в качестве главного противника СССР. С одной стороны известны его высказывания по поводу Германии, чье техническое оснащение и все нарастающая мощь вызывали беспокойство. С другой же, еще со времен неудачной для Красной армии советско-польской войны замнаркома, бывший одним из активных ее участников, он крайне не любил поляков и не раз заявлял о необходимости направления главных усилий СССР на нейтрализацию угрозы, исходящей от ближайшего западного соседа страны Советов.
В течение того же, 1936 года, в Прагу стекалась и другая информация, подтверждавшая некоторым образом опасения Бенеша. Так, в конце осени чехами от некоего опять же белоэмигранта Романа Смал-Штокий были получены сведения о просоветских настроениях среди немецких генералов старой, рейхсверовской, закалки.
Бенеша передавал полученную информацию в Москву. Таким образом президент Чехословакии, сам того не ведая, оказался орудием в руках Гейдриха, способствуя ликвидации Тухачевского и ослаблению Советского Союза, на помощь которого он так рассчитывал.
Конечно, поток подобных «сведений» к чешскому руководству, значительно усилившийся в начале зимы 1937 года, был абсолютно неслучайным. Аккуратно, невзначай Гейдрих подбрасывал и Бенешу, и через своих агентов в других странах напрямую советским спецслужбам и дипломатам, данные о брожении в умах некоторых высших советских военачальников.
Так, спустя всего несколько дней после доклада Маетны своему президенту о разговоре с Траутмансдорфом и доведения слов немца до советского руководства очередное сообщение о готовящейся смене режима в СССР поступило из Парижа. СД с помощью своих агентов среди русских эмигрантов, проживающих во Франции, подбросил дезинформацию министру обороны республики Эдуарду Деладье, который на одном из ближайших дипломатических приемов отозвал в сторону советского полпреда Потемкина и выразил обеспокоенность появившимися слухами о возможном установлении военной диктатуры в СССР и перемене во внешнеполитической ориентации Советского Союза. Дипломат заверил Деладье, что это чушь, однако спустя десять минут после завершения разговора с министром обороны покинул прием и направил в Москву срочную телеграмму с рассказом о состоявшейся беседе.