ГИТЛЕР, Inc.

Но победоносная публика питала надежды совершенно иного рода: британцы оценивали свои притязания в 120 мил­лиардов долларов, а французы мечтали о фантастической мзде в 220 миллиардов (103). Перед такой разгоряченной ауди­торией, мстительно жаждавшей карающей дани. Ллойд Джордж и французский премьер-министр Клемансо, главные представители Британии и Франции на переговорах, едва ли могли показаться дома с добычей всего» в 40 миллионов дол­ларов без риска политического линчевания. Тогда Ллойд Джордж придумал очень мудрый выход — оставить сумму не­названной и предоставить ее окончательное определение ко­миссии экспертов, которая должна будет выдать результат че­рез два года, к маю 1921 года. Эту взрывчатую смесь в текст до­говора ловко вставил Джон Фостер Даллес — нью-йоркский адвокат, вращавшийся в высших сферах, — в форме печально из­вестной 231-й статьи, вошедшей в историю под названием «во­проса о виновниках войны» (Kriegsschuldfrage). Согласно этой статье Германия была принуждена принять на себя всю ответст­венность и, таким образом, подписать «чек на предъявителя» «за причинение всех потерь и ущерба, понесенных союзными державами и их народами, вследствие войны, навязанной им аг­рессией со стороны Германии».

Общая сумма добычи, которую предполагали отнять у Герма­нии, была победителями эмпирически разделена следующим образом: 50 процентов Франции, 30 процентов Британии и 20 процентов остальным, менее пострадавшим и менее значи­мым союзникам (104).

Послужив своей цели, приманка из четырнадцати пунктов была разорвана и выброшена в мусорную корзину. Глашатай и автор изложенных в них принципов Вильсон, словно деше­вые часы, которые однажды слишком сильно завели, а потом выбросили, судорожно «потикал» и сломался: в Париже пре­зидент серьезно заболел. Он клялся, что не будет никаких ан­нексий, однако молча согласился на оккупацию Германии союз­никами; он обещал, что не будет никаких компенсаций, но согласился на односторонние репарации. Он клялся выкорче­вать «тайную дипломатию» и спокойно наблюдал, как его союз­ники именно таким способом цементируют договор: когда гер­манская делегация в конце апреля прибыла в Париж, чтобы 7 мая 1919 года ознакомиться с содержанием, Ллойд Джордж, спотыкаясь, зачитал текст, который ни он, ни другие полно­мочные представители союзников до этого ни разу не видели в законченном виде (105). Все они яростно спорили и торгова­лись, но рука, компактно записавшая итог этой склоки, так и осталась скрытой.

Когда до немцев дошла суть представленного им договора, они буквально онемели. Потом, в какой-то степени собравшись с духом, они пригласили своего шефа, министра иностранных дел графа Ульриха фон Брокдорф-Ранцау — того самого, которо­го в 1917 году одурачил Парвус Гельфанд*,

* См. главу 1.

— с тем чтобы он вы­ступил с дипломатическим официальным протестом: в своей длинной речи Брокдорф пожаловался на «нарушение догово­ренностей, подписанных в условиях перемирия. Желая оскор­бить своих слушателей, Брокдорф говорил сидя» (106).

В Берлине депутаты рейхстага (парламента) встретили весть о договоре ревом страшного недовольства. В самом же Верса­ле германские дипломатические представители выступили с контрпредложением: в мастерски составленном ответе объемом 443 страницы, отредактированном в соответствии с первона­чальным вильсоновским проектом, один за другим отвергались все статьи договора: Германия предложила ограничить размер репарации 25 миллиардами долларов, «а большая часть терри­ториальных изменений была отвергнута, за исключением тех, необходимость которых основана на самоопределении» (чем была подтверждена точка зрения Вильсона) (107). Германская сторона привлекла для обоснования своей позиции даже ста­рейшину социологии Макса Вебера, так же как сделал это Ле­нин несколько лет назад, заявив, что война была грехом всех держав (108).