ГИТЛЕР, Inc.

Еще до окончания войны силы реакции начали разжигать в Германии непримиримый антагонизм. После войны генерал Малкольм, глава британской военной миссии в Германии, нанес визит генералу Людендорфу — доблестному солдату, фактиче­ски правившему Германией последние три года войны вместе со своим престарелым дуумвиром генералом Гинденбургом, до то­го, как кайзер перед самой капитуляцией отправил его в отстав­ку*.

* См. главу 2, стр. 83.

 Пока они пили чай, немец старался передать своему гостю, насколько глубоко обманутым и преданным чувствовал себя в 1918 году генеральный штаб слабостью внутреннего фронта и мятежами моряков; Малкольм, который хотел ясности, прямо спросил бывшего начальника генерального штаба: «Генерал, вы хотите этим сказать, что вас ударили в спину?» Выразительные синие глаза Людендорфа вспыхнули. «Именно так, — торжеству­юще воскликнул он.— Меня ударили в спину! Меня действитель­но ударили в спину!» (10)

В ноябре 1919 года, давая показания комиссии Конституци­онной ассамблеи по расследованию военных событий, второй член военно-политического дуумвирата генерал Гинденбург, ге­рой Восточного фронта, уничтоживший русские армии в Ма­зурских болотах*,

* См. главу 1, стр. 55.

отчеканил эту мысль, превратив удар в спину в лозунг политической реакции: «Из-за преднамеренного разло­жения флота и армии... наши военные операции неизменно за­канчивались неудачами; крах был неизбежен... Английский ге­нерал был прав, когда сказал: «Германскую армию ударили ножом в спину» (И).

«Удар в спину»: в то время это выглядело вполне правдопо­добно — в конце концов, германская армия не потерпела ни од­ного сокрушительного военного поражения. Красная пропаган­да была реальной и весьма ощутимой; республика была идеей Вильсона, а Версальский договор стал для всех немцев отврати­тельным бесчестьем и унижением. Поэтому многие не без осно­вания считали, что Веймар был не чем иным, как пародией, одиозной карикатурой, достойной презрения или, в лучшем случае, полного безразличия; Веймарская республика не могла требовать от Германии большего. Республика с самого начала превратилась в арену жульнического политиканства — серого, скучного и бесцельного. Бесконечная череда веймарских прави­телей являет собой апофеоз анонимности — все эти забытые фигуры, эти brasseurs d'affaires, по очереди занимавшие на ко­роткое время место на капитанском мостике тонущего корабля, несущегося по воле волн, силе которых они не могли сопротив­ляться. История, однако, запомнила два имени: Матиас Эрцбер­гер и Вальтер Ратенау.

Оба эти человека, хотя и разительно непохожие друг на дру­га, явились воплощением искусства возможного: многогранные личности, одаренные и гибкие — в интеллектуальном и светском плане — настолько, что впали в грех тщеславия, вообразив, что могут направить мир в любое нужное им русло. Каждый из них воображал, что способен изменить трагическую судьбу Герма­нии; если говорить более конкретно, то они думали, что смогут перехитрить Британию и обыграть ее в этой игре, превратив Веймар в работоспособный инструмент политики, — именно по­этому история их и запомнила. Их самопожертвование оказа­лось неоправданным и ненужным, но весьма показательным в том, что касается зарождения и созревания нацизма.