ГИТЛЕР, Inc. Как Британия и США создавали Третий рейх

Конечно же Британия теперь, когда нацизм созрел, прикладывала особенно много усилий, чтобы как можно лучше и тщательнее его выпестовать. В июле 1934 года, как раз в то время, когда Шахт был увенчан короной экономического диктатора, она заключила с Германией Англо-германское трансфертное соглашение, считавшееся одним из «столпов британской политики по отношению к Третьему рейху»[78]. По нормам этого соглашения Третьему рейху разрешалось накапливать значимый избыток в торговле с Британией; этот избыток можно было переводить в свободно конвертируемый фунт стерлингов, каковой нацисты могли использовать на приобретение любых нужных для перевооружения товаров на мировых имперских рынках Британии; главными статьями такого импорта были каучук и медь[79].

К концу десятилетия нацистская Германия стала основным торговым партнером Британии. Например, в 1937 году она приобрела британских товаров в два раза больше, чем два континента, вместе взятые, и в четыре раза больше, чем Соединенные Штаты[80].

К тому же оставалась эта вечная головная боль с долгами по плану Дауэса и всеми теми деньгами, какие Германия задолжала лондонским банкам, но отнюдь не горела желанием их возвращать. Прикрываясь легитимным предлогом так называемого моратория по долгам, то есть моратория на сделки по кредитам, замороженным в Германии и по которым дебитор был обязан выплачивать только проценты, Британия, несмотря на протесты некоторых ведущих банкиров, отвергавших такое положение как «недоразумение»[81], не только возобновила заключенный в 1931 году мораторий, но и добавила новые кредиты к уже имевшимся, что продолжала не раз делать на протяжении всего периода взлета нацистов (1933-1939 годы)[82].

4 декабря 1934 года Норман авансировал нацистам заем приблизительно в 4 миллиона фунтов для «облегчения мобилизации германского коммерческого кредита»: то есть снова дал денег для расплаты по старым долгам — или, лучше сказать, сделал подарок[83]. Не удовлетворившись этим, в полном противоречии с той частью британских интересов, которые настоятельно требовали возвращения германских долгов, Норман ногтями и зубами бился против заключения клирингового соглашения между Британией и Германией: действительно, такой клиринг автоматически направил бы «свободный фунт стерлингов» на оплату долга, и Шахт неизбежно потерял бы драгоценную долю в фунтах, которую он получил на приобретение за границей сырья и других материалов[84].

В лондонском Сити раздавались голоса, говорившие и о других деньгах, не имевших отношения к мораторию; эти деньги Британия одалживала частным германским концернам, таким как, например, «И. Г. Фарбен». Сам Английский банк инструктировал своих служащих открыто не обсуждать эту проблему ввиду ее «конфиденциальности»[85]. Действительно, в архивах банка невозможно найти какие-либо свидетельства на этот счет; эти другие дружеские «послабления» могли, однако, быть весьма значительными.

К 1939 году Германия вернула своим кредиторам менее 10 процентов иностранных денег, которые составляли ее долг в 1932 году[86]. Несмотря на это, международные деловые круги продолжали нежно гладить гитлеровскую Германию мягкой кошачьей лапкой — в особенности немецких производителей оружия. В 1935 году было учреждено Англо-германское общество, членами которого стали «Юнилевер», «Данлоп Раббер», Британская сталелитейная экспортная ассоциация и «Бритиш Петролеум»[87]. Знаменитый британский производитель тяжелых пушек, брони и военных кораблей Виккерс-Армстронг — очень любопытно, что именно этот концерн был спасен лично Монтегю Норманом во время депрессии[88] — уже в начале 1932 года в официальном печатном органе германской армии «Militar-Wochen-Blatt» рекламировал свои танки и бронеавтомобили[89]. На ежегодном собрании акционеров компании 1934 года сэра Герберта Лоуренса, председателя компании «Виккерс», попросили дать уверения в том, что корпорация не используется для тайного перевооружения Германии. Последовал такой ответ: «Я не могу дать вам определенных уверений, но могу сказать, что мы не делаем ничего без санкции и одобрения нашего собственного правительства»[90].

Вильям Додд, профессор истории, был американским послом в Берлине с 1933-го по 1938 год. «Der gute Додд, — со снисходительной жалостью говорил о нем Гитлер, — едва знает немецкий язык и вообще ничего не понимает»[91]. Вероятно, Додд и в самом деле неважно говорил по-немецки, но он достаточно хорошо писал по-английски, чтобы 19 октября 1936 года сообщить следующее своему президенту Рузвельту: