Так же как Гитлер выступает против точки зрения на государство как на самоцель, полемизирует он и против мнения, принципиально отвергающего право на революцию. «Революция есть и не революция», — заявил Гитлер 8 декабря 1928 г.: «Часто народы возносились революциями на более высокий уровень»[375]. Единственный существенный вопрос заключается в том, что идет на пользу народу. Если государство лениво и трухляво, тогда народ должен устранить такую форму государства[376]. Гитлер считал важным постоянно повторять эту мысль в своей пропаганде, поскольку стремился «к преобразованию государственной идеи и представления о государстве[377]. Новое представление о государстве вело прямо к провозглашению не только права, но и обязанности к сопротивлению. В открытом письме к графу Зодену Гитлер высмеивал «умное подчинение порядкам, которые сами по себе пагубны». «Слабак» всегда будет проклинать «поводы невыносимого вида, но никогда не захочет видеть в них оправдание или даже обязанность начать сопротивление. На вопрос, подает ли то или иное состояние упадка или подавления оправданный повод к сопротивлению, слабаки постоянно и всегда будут давать отрицательный ответ»[378].
Само собой разумеется, что это право на сопротивление не было у Гитлера привязано к определенным юридическим конструкциям. Гитлер, рассматривавший и право лишь как «средство для цели», презирал и ругал юристов, как никакую другую профессиональную группу[379], сказал в начале июля 1934 г., бывшему министру юстиции Баварии и будущему генерал-губернатору Польши Гансу Франку: «Да, если бы сначала надо было спрашивать вас, юристов, разрешено ли это, то за все тысячи лет всемирной истории не было бы ни одной революции. Революции — это большие шаги вперед, которые однажды поднимают все, несут и ставят на другое место. При этом, конечно, что-то при такой процедуре трескается и кровоточит![380] С точки зрения права любая революция есть сплошное бесправие. А вы, юристы, только сердитесь, что вам приходится изучать новое право, поскольку старое улетучилось»[381].
Не только государство, но и право, экономика, партия и армия были для Гитлера всего лишь «вторичными явлениями, средствами для цели». В той мере, в какой они соответствовали этой задаче, он называл их «правильными и полезными». Если они не удовлетворяют этой задаче, сказал Гитлер в речи 30 января 1937 г., «они вредны и должны быть или реформированы, или устранены и заменены чем-то лучшим»[382]. Определение отношений «средства» и «цели» имело основополагающее значение для понимания мировоззрения Гитлера. В разговоре с Геббельсом 23 февраля 1937 г. Гитлер сказал, что является его большим достижением: «Я научил мир снова отличать средство от цели». Целью является жизнь народа, «все другое лишь средство»[383]. Отсюда, как мы видели, вытекала для Гитлера и убежденность в оправданности и необходимости революций, которую разделяли и другие ведущие национал-социалисты, как показывают, например, следующие рассуждения Геббельса в речи 15 ноября 1933 г.: «Революции необходимы в жизни народов и всегда приходят, когда нормальная способность народа к развитию вследствие усиления органической жизни покрывается такой коркой и такой хрящевой тканью, что возникает серьезная угроза для здорового существования народа. Кризисы, которые не могут больше разрешиться закономерно, или разрешаются насилием, или ведут к гибели народа, которому они угрожают. Поэтому революции имеют и нравственное оправдание. Они совершаются на основе более высокой морали, чем та, что присуща легальным процессам»[384].
3. Понятие революции у Гитлера
В первой главе мы установили, что Гитлер упорно говорил о Ноябрьской революции как о «так называемой» революции и отказывался признавать ее «настоящей» революцией. Отсюда с необходимостью возникает вопрос о понятии революции у Гитлера. «Что такое революция? Это насильственное изменение меньшинством существующего порядка, поддерживаемое и становящееся возможным лишь благодаря желанию большинства народа»[385]. Это общее определение понятия революции Гитлер дал в речи 24 мая 1921 г. Второй вопрос, который он задал и на который дал ответ, гласит: «Что может быть