Гитлер против Сталина

Зенитный огонь был малоэффективным, пока не начали действовать радиолокаторы. В сентябре сорокового на один сбитый самолет уходило тридцать тысяч снарядов, в октябре — одиннадцать тысяч, а в январе сорок первого — всего четыре тысячи. Уходя от зенитного огня, немецкие бомбардировщики сбрасывали груз с большой высоты и промахивались. Вместо портов и железных дорог бомбы попадали в жилые дома.

Зенитный огонь был опасен не только для немецких летчиков — с неба сыпались осколки и неразорвавшиеся снаряды. Не успевшие укрыться рисковали быть убитыми собственными снарядами. Град шрапнели, сыпавшийся с неба, был столь же смертелен, как и вражеские бомбы. В результате погибло больше лондонцев, чем немецких пилотов. Но даже если бы англичане об этом знали, они бы все равно хотели слышать грохот зенитных орудий.

Некоторые англичане уверяли, что немцы бомбят только бедные кварталы, потому что богатые договорились с Берлином. Власти всерьез боялись бунтов. Когда люфтваффе обрушили бомбовый груз на ВестЭнд, в правительстве облегченно вздохнули:

   – Если бы немцы продолжали бомбить восточную часть города, началась бы революция. Теперь, когда они разнесли Бонд–стрит и Парклэйн, баланс восстановился.

Несколько бомб разорвались рядом с Букингемским дворцом. Если бы окна были закрыты, король и королева могли пострадать от взрывной волны. Королева сказала:

   – Я рада, что нас тоже бомбили.

Лондонцев периодически охватывала паника. Вдруг газеты стали писать, что гестапо располагает огромной агентурной сетью в Англии. Одного швейцарца бдительные соседи обвинили в том, что он своей сигарой подает сигналы врагу: «он специально попыхивает так, чтобы сигара ярко вспыхивала, и всякий раз направляет сигару прямо в небо». Если кто–то включал свет, собиралась гневная толпа, вызывали полицию. Один полицейский, обнаружив освещенное окно на четвертом этаже, полез туда по водосточной трубе, сорвался и погиб.

Отдохновения искали в кино. Зрители сидели в зале во время бомбежки, испытывая иллюзорное чувство безопасности и стараясь отвлечься. Один и тот же фильм крутили два раза подряд, да еще и приглашали музыкантов. Никто не расходился, пока не объявляли отбой воздушной тревоги. В питейных заведениях вино текло рекой. Молодые люди спешили вступить в брак — а вдруг это их последняя ночь вместе? Англичане избегают слова «подвиг» и «героизм». Они делали то, что делают все остальные, их друзья и соседи. В самые трудные дни лондонцы проявили терпение, стоицизм и железную решимость.

Англичанам повезло. Германия оккупировала 30 июня 1940 года только несколько островков в проливе — Гернси, Джерси, Олдерни, но на основную территорию Великобритании нога немецкого солдата не ступала. Лондонцам не пришлось оборонять родной город.

Британские военные, конечно, опасались, что немцы все–таки вторгнутся на острова. 14 мая 1940 года Энтони Иден, назначенный в новом правительстве министром обороны, объявил о создании добровольческого корпуса местной самообороны. Многих англичан тогда опрашивали, какой вклад в оборону родины они смогут внести в случае немецкого вторжения. Одна супружеская пара ответила, что готова както помогать стране в промежутке между пять и семью вечера. За исключением субботы и воскресенья, предупредили супруги, — в конце недели они всегда уезжают за город.

В добровольческий корпус записались в основном пожилые люди, не подлежавшие призыву в вооруженные силы. Англичане не теряли чувства юмора и называли их «папочкина армия». Не нашлось ни оружия, ни инструкторов, чтобы обучить ополченцев. Вместо гранат бросали картошку. Сумела ли бы «папочкина армия» оказать реальное сопротивление, если бы немцы действительно вторглись на британские острова?

В декабре сорокового Энтони Иден сменил лорда Галифакса на посту министра иностранных дел.

«Нашел я его в очень хорошем настроении, — докладывал в Москву советский посол Иван Майский, — бодрым, веселым, довольным. Даже внешность кабинета его как–то изменилась, при Галифаксе здесь было всегда сумрачно и тоскливо. Иден зажег на всех столах лампы, и в комнате стало светлее и уютнее… Вообще видно было, что Иден очень рад возвращению в министерство и чувствует себя почти триумфатором».

— Я не думаю, — сказал Иден советскому послу, — чтобы вы могли желать нашего поражения, не из любви к нам, а просто потому, что это не соответствовало бы вашим интересам. Стало быть, непримиримых конфликтов между нами нет.