Они все выстроились на помосте: Кар, Лоссов и Зайсер, Людендорф, Фрик и Пенер, все имели серьезный вид, осознавая историческую значимость, а также Гитлер в этом мешковатом, помятом костюме с большой свастикой на манер пуговицы, укрепленной в лацкане, и Железным крестом на левой стороне груди. Он не собирался терять времени. Он сделал короткое объявление о том, что сформировано национальное правительство. Все партнеры принесли присягу, а за этим последовало самое впечатляющее пение «Дойчланд юбер аллее» из всех, какие мне довелось слышать. Я заметил Готфрида Федера, пробиравшегося ужом к этой группе откуда-то сзади и старавшегося выглядеть внушительно. Ему пришло в голову, что он станет министром экономики в новом правительстве, но, к сожалению, среди присутствовавших не оказалось фотографа, чтобы запечатлеть его кратковременное приобщение к великому.
Все на самом деле выглядело очень возвышенно, и дела еще не стали оборачиваться негативной стороной. Со своим врожденным ощущением массовой психологии Гитлер случайно отыскал правильную формулу, чтобы овладеть властью над различными группами собравшихся. Большинство из них были образованными людьми, они чувствовали, что в заговорщицкой клятве, произнесенной со сцены, есть что-то от клятвы Рютли из «Вильгельма Телля» Шиллера, и их наивный политический романтизм воспламенился. В Гитлере их магнетизировали качества Гамбетты.
Некоторые второстепенные моменты, естественно, были менее романтичны. Гессу была поручена задача изоляции других членов баварского кабинета, и я наблюдал, как он бесцеремонно прогонял их по узкой лестнице в другую комнату. Некоторые из фанатиков-коричневорубашечников были за то, чтобы их вообще ликвидировать без всяких церемоний, но мне удалось силой пробиться к ним и охладить их горячие головы. Моей проблемой было то, что я был слишком цивилизован для такого рода дел. Воспитанный на старых представлениях «лежачего не бьют», я попытался выглядеть более приятно, предложив министрам по кружке пива. Министр внутренних дел Швейер, один из немногих, не имевших какой-либо связи с Гитлером, надменно отказался и просто сидел, мучаясь жаждой, которая была чуть ли не самым тяжелым наказанием, которое приходилось переносить баварцу. Но Вутцхофер схватил свой бокал, как это сделали и многие другие. Однако это стоило моему карману еще шести миллиардов марок, и было это буквально всем, что у меня имелось, так что оставшуюся часть вечера мне пришлось самому ходить с сухим горлом.
Затем наступило что-то вроде затишья. Я пробрался назад к Герингу, который сказал мне: «Путци, сходи и позвони Карин. Скажи ей, что сегодня ночью, возможно, я не приеду домой, а когда выйдешь, опусти это письмо для нее в почтовый ящик». Как-то чувствовалось, что не все идет гладко с реализацией планов путча в городе. До нас дошла новость, что Рему с отрядом курсантов офицерского училища, которых он сумел подговорить, удалось захватить армейский штаб, но в остальных местах события развивались совсем не так блестяще. Некоторые из казарм оставались вне нашего контроля, а поведение полиции выглядело сомнительно. Когда внезапно появился Герман Эссер – он лежал в постели с гриппом, и у него все еще была высокая температура, – я предложил Гитлеру отправить нас на разведку. До меня дошло, что мы можем быть достаточно уверены в том, что полиция не вызовет подкрепления из-за пределов Мюнхена, так что мы поехали в Главное управление с намерением захватить их центр связи. Однако нас обманули, и нам пришлось вернуться в «Бюргербрау». Вообще-то мы, должно быть, какое-то время отсутствовали, потому что, когда мы возвратились, выяснилось, что Гитлер опрометчиво уехал в центр города, чтобы поднять ослабший боевой дух.
Вернувшись вместе с Эссером, мы были неприятно удивлены, обнаружив, что собрание прервано. Большинство народу уже покинуло главный зал, как и Кар, Лоссов и Зайсер, после того, как они дали Людендорфу, который тоже решил уехать, честное слово, что не будут менять ход событий. Эссеру и мне это показалось жутким событием, и, когда через некоторое время вернулся Гитлер, оставались лишь его коричневорубашечники. Он опять надел свой спортивный плащ поверх жуткого фрачного наряда и ходил взад-вперед, похожий на какого-то головореза. Я опять упрекнул его по поводу фон Лоссова, но, хотя он и выглядел обеспокоенным, он ни в коей мере не утратил надежду. Похоже, он согласился с аргументом Шубнера-Рихтера, действовавшего в качестве заместителя Людендорфа, что «нельзя держать старого джентльмена вроде Кара всю ночь в убогой комнатенке в пивном зале».