При вдруг безмерно возросшей власти и возвышении положения Гитлер собирает свою первую команду для борьбы с тем, что лежит впереди. В течение двух или трех лет отрады штурмовиков CA находились под командой капитана Пфеффера, но Гитлер был недоволен тем, как идут там дела. По совести говоря, это был военный с достаточно старыми традициями Freikorps, поддерживаемыми в радах подчиненных, все еще считавших, что все, что они должны делать, – это поддерживать дух и товарищество, которые родились в окопах. Одно время там даже было движение в пользу того, чтобы заменить их австрийские лыжные кепки на круглые прусские солдатские головные уборы, но это дело было отклонено ради забавного компромисса, непривычно похожего на французское армейское кепи. Пфеффер был солдатом в Эльзас-Лотарингии, и это была его идея. Однако Гитлер хотел расширить CA и превратить их в политическое оружие в масштабе страны, и поэтому опять обратился к одному из лучших организаторов, имевшихся у него, – Эрнсту Рему, тогда служившему наемником в боливийской армии.
К этому времени его сексуальная извращенность была полной, хотя до какой степени это было известно Гитлеру, пославшему за ним, я не знаю. Знавшие Рема по военным годам офицеры всегда утверждали, что тот был совершенно нормальным, и даже описывали оргии, в которых он принимал участие в армейских борделях. Он наверняка в это период заболел сифилисом, и это могло оказать какое-то влияние на его дальнейшее поведение. Скандалы начались вскоре после того, как он вернулся в октябре 1930 года. В руки третьих лиц каким-то образом попали письма его мужчин-компаньонов в Боливии, и начались обвинения. Бывший высокого мнения перед путчем Людендорфа об организаторских способностях Рема генерал фон Эпп даже упрекал его в связи с этими слухами на самой ранней стадии и получил от Рема честное слово, которое совсем не было таковым. Позднее, примерно в 1932 году, скандал стал достоянием общества, и, хотя его как-то приглушили, Рем совершенно открыто признавался Тони Дрекслеру в своем извращении, потому что последний передал это мне. У Гитлера никогда не было иллюзий, и его поддельный ужас, когда он обнаружил, что Рема необходимо расстрелять в 1934 году, был, конечно, чистой выдумкой.
1 января 1931 года Коричневый дом был официально открыт как штаб-квартира партии. Для меня была отведена крохотная комнатка на четвертом этаже, что выглядело совсем неприемлемо, поскольку это означало, что иностранные корреспонденты, приходящие к нам с визитами, будут бродить по всему зданию под тем предлогом, что ищут меня. Моим ближайшим соседом был Генрих Гиммлер. До 1930-х годов он был всего лишь расплывчатым прихлебателем внутренней группировки нацистской партии, но Гитлер, наконец, нашел ему нишу и доверил формирование особой охранной группы, отвечавшей за защиту персоны Гитлера. Рост этой группы был медленным, и прошло какое-то время, пока число ее членов достигло трехзначной величины, а в конце она набирала кадры для концентрационных лагерей и обеспечила 35 дивизий войск СС. Но если бы кто-нибудь попросил меня предсказать это, я бы послал этого человека провериться на предмет сумасшествия.
Именно в кабинете Гиммлера я впервые увидел молодого Бальдура фон Шираха. Не могу догадаться, что заставило его родителей дать ему такое оперное имя. Достаточно было стукнуть его по голове, чтобы он испустил дух. Он говорил действительно на хорошем английском и как-то заглянул ко мне в кабинет, чтобы поинтересоваться, не возьму ли я его к себе секретарем, или адъютантом, используя нацистскую терминологию. Он неуклюже уселся на другом краю стола, взял в руки ручку и, говоря, стал передвигать предметы по столу, поэтому я ответил ему весьма резко и спросил, где он научился таким манерам. Так что наши отношения начались плохо, и я никогда ему не нравился, но кончилось тем, что он женился на Хенни Гофман, и одно время рассматривался золотым мальчиком партии и чуть ли не кронпринцем.
Что касается моих формальных обязанностей, тут я испытывал мало удовлетворения. Гитлер так и не перерос своих привычек кофейной и своей врожденной неспособности соблюдать упорядоченный режим дня. Я организую встречи с журналистами, на которые он не приходит, либо вынужден целый день охотиться за ним в одном из его гласных прибежищ. Вся его жизнь велась в этом импровизированном стиле богемы. Он появлялся в Коричневом доме в одиннадцать или двенадцать, как ему заблагорассудится. Он либо давал знать о своем приходе, либо ничего не говорил и заставлял людей дожидаться его часами.