Читаем Гюго полностью

Его новая ода, как и многие созданные им прежде, далеко выходит за рамки правил и норм, предписанных поэтикой XVII века, зато она дает поистине живой, трепетный поэтический отклик на событие современности. В этом Гюго и видит главное назначение жанра оды. Перегородки между «высокими» и «низкими» жанрами уже ломаются в его стихах.

«Прекрасное и правдивое остается прекрасным и правдивым везде, — провозглашает поэт. — То, что драматично в романе, будет драматично и на сцене; то, что лирично в куплете, лирично и в строфе…»

Пора объявить решительный бой сторонникам старины. Гюго уже не сомневается в этом. И полем битвы за новые формы будет не только лирическая поэзия, но и все другие жанры литературы.

Гюго хочет создать романтическую драму. Он должен, наконец, заставить героев современного театра сбросить напудренные парики, отказаться от напыщенных тирад, заговорить живым человеческим языком.

Героем драмы будет Оливер Кромвель. Гюго перечитывает исторические труды, посвященные английской революции XVII века. Надо воссоздать колорит эпохи, передать в пьесе движение жизни, не связанной правилами сценических единств.

В октябре 1826 года вышло новое издание «Од и баллад». Это уже не тоненькая книжица, а три солидных томика. Сюда вошли и ода «Моему отцу», и «Два острова», и «Путешествие», и много романтических стихотворений, навеянных старинными легендами и народными поверьями.

Что скажут критики? Каждое утро Гюго с волнением перелистывает свежие газеты и журналы. Вот «Глоб» — этот журнал завоевывает все большую популярность. Внимание! В критическом отделе статья о сборнике Виктора Гюго. Автор статьи Сент-Бёв. Гюго погружается в чтение. Лицо его светлеет.

Еще никто из критиков не сумел так понять, так правильно и тонко оценить его «Оды и баллады». С Сент-Бёвом необходимо познакомиться.

И вот Сент-Бёв у них в гостях. Он низко склоняется перед хозяйкой дома. Рядом с широкоплечим Виктором Гюго критик кажется низеньким и щуплым. Совсем молодой, а голова уже лысеет, спина сутулится. Маленькие живые глаза смотрят исподлобья; движения мягкие и голос мягкий, вкрадчивый.

Критик оказывается обаятельным собеседником.

Речь идет о журнале «Глоб». Конечно, сотрудники этого журнала больше сочувствуют либералам, говорит Сент-Бёв, но у редакции «Глоба» особая позиция— держаться независимо, на равном расстоянии от всех политических партий, подготавливать исподволь общественное мнение к борьбе за реформы в политике и литературе.

Современная французская поэзия под пером эпигонов захирела. Она обескровлена. Сент-Бёв согласен в этом с Гюго. Но есть поэты с большим дарованием — Ламартин, Виньи. Возникает целая плеяда молодых талантов. И Гюго призван возглавить движение к новым вершинам. Освобождая поэзию от пут, надо обратиться и к забытым источникам прошлого.

Сент-Бёв изучает творчество блестящей плеяды поэтов XVI века. Ронсар, Дю Белле. Сколько в их стихах энергии, сколько живых красок — это кладезь словесных богатств!

Поэт и критик встречаются все чаще. Гюго делится с Сент-Бёвом своими планами, посвящает его в замысел романтической драмы, ему первому читает свои новые стихи. Одинокий Сент-Бёв охотно бывает в доме поэта. Он согревается у этого радушного очага.

У Гюго уже двое детей. На свет появился толстяк Шарло. Семья переехала весной 1827 года в домик на улице Нотр-Дам де Шан. Перед входом аллея, с трех сторон сад. Окно кабинета Гюго всегда открыто. В квартире несколько комнат, самая большая из них обита красной тканью — это «красный салон». Адель с успехом и увлечением играет роль хозяйки салона.

Сент-Бёв живет совсем поблизости и заходит к Гюго по два раза в день запросто, как свой. Если Виктора нет дома, гость беседует с хозяйкой. Она чувствует себя с ним непринужденно и легко. Сент-Бёв читает ей свои стихи, ведет с ней долгие задушевные беседы обо всем на свете. Они очень подружились.

Виктор Гюго часто уходит в библиотеку или бродит по Парижу. Как и в дни своей одинокой юности, он любит работать на ходу, во время длинных прогулок по городу.

На одной из площадей Парижа высится надменная металлическая колонна. Гигантский ствол ее выплавлен из сотен пушек — военных трофеев наполеоновских побед. Раньше Гюго с ненавистью и осуждением смотрел на этот памятник славы империи. Но год от года его отношение к Вандомской колонне стало изменяться. Уже с 1823 года, когда была написана ода «К отцу», поэт начал иными глазами смотреть на события недавнего прошлого, хотя еще и сохранял свои роялистские убеждения; теперь же он отдает отчет себе самому, что во взглядах его произошел перелом.

Политика Карла X и его министров слишком далека от тех возвышенных идеалов свободы и всеобщего благоденствия, носительницей которых Гюго наивно считал когда-то монархию Бурбонов. Детские заблуждения поэта не выдержали испытания жизнью.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное