Читаем Гюго полностью

Адель повязывает ему фартук и ведет на кухню.

В дверях появляется поэт Альфред Мюссе, белокурый юноша с лицом херувима и повадками денди, вслед за ним темноглазый Эжен Делакруа с холеной бородкой; он первый среди артистической молодежи ввел в моду бороды, и теперь многие подражают ему.

Вскоре Мериме торжественно вносит дымящееся блюдо макарон.

— Вот это талантливо!

— Рад стараться! На этот раз перед вами не мистификация, а сама святая истина!

Из столовой друзья переходят в красный салон. Гюго прочтет только что законченное стихотворение «Джинны». Он уже занял свое обычное место — спиной к камину у круглого мраморного столика. Все притихли.

Начинается волшебный полет стихотворных строк — фантастический полет горных духов джиннов.

Порт сонный,Ночной,ПлененныйСтеной;Безмолвны,Спят волны, —И полныйПокой.

Переменчивый ритмический рисунок — в нем дыханье моря, в нем трепет стремительных крыльев. Короткие легкие строки вырастают, ширятся.

Стая джиннов! В небе мглистомЗаклубясь, на всем скакуТиссы рвут свирепым свистом,Кувыркаясь на суку.Духи уже здесь, над головой:Вопль бездны! Вой! Исчадия могилы!Ужасный рой, из пасти бурь вспорхнув,Вдруг рушится на дом с безумной силой.Дом весь дрожит, качается и стонет…

Пролетели! Удаляется черная стая. И строки стихов тают, становятся все легче, короче.

Как звук прибояНезримых вод…Все тише легкие всплески волн.И вскореВ простореИ в мореПокой.

Слушатели взволнованы.

— Франция еще не слышала таких стихов! Небывалый ритмический рисунок. Волшебство движения!

— Живопись словом, колдовство красок!

Друзья славят покорителя французских слов и ритмов, первооткрывателя новых земель французской поэзии.

«Джинны» вошли в новый сборник стихов «Восточные мотивы». Поэт не был на Востоке, но у него могучая фантазия, и он постигает дух восточной поэзии, изучая ее по переводам и подстрочникам.

В сборнике много стихов посвящено Испании. Испанию Гюго помнит, как будто только вчера был там, ее небо сияет перед его глазами. Мавританские дворцы и мечети, пальмы и лимоны, зубцы скал и башни замков.

Но еще чаще он летит мыслями в Грецию. Он столько слышал, столько читал и писал о ней, что ему кажется, будто он сам не раз бывал там, жил, сражался вместе с повстанцами-сулиотами, видел муки и слезы женщин и детей, проданных в рабство турками.

Вот греческий мальчик. Ноги его в крови. Он чудом спасся от смерти.

Что может разогнать печаль твою сейчас?…Чего же хочешь ты? Цветок? Ту птицу? Плод?«Нет! — гордо отвечал мне юный сулиот. —Дай только пули мне и порох».

В книге «Восточные мотивы» воплотились многие мечты романтиков о поэзии, которая, сбросив запреты прошлого, вырвется из тисков старых канонов и заговорит живым, свободным языком. Гибкость и разнообразие ритмов, мастерство колорита, передающего национальное своеобразие различных стран, — все это поражало и покоряло читателей. Интонации современности Гюго сочетал здесь с забытыми богатствами поэтического языка эпохи Возрождения. В стихах Гюго получили право гражданства, возродились к жизни некоторые красочные слова и обороты, исключенные из литературы ограничительной поэтической реформой XVII века. Многочисленные поклонники поэта признавали, что «Восточные мотивы» положили начало новому Возрождению во французской поэзии.

Подлинным источником первых серьезных достижений Виктора Гюго в поэзии и в прозе было настойчивое стремление приблизить литературу к запросам современности. Он еще не встал на дорогу борьбы политической, но уже сделался одним из видных участников освободительного движения в литературе. А паруса передовых движений в искусстве во все времена надували живые ветры современности.

Русские декабристы и французские республиканцы; негры Сан-Доминго и испанские гверильясы; итальянские карбонарии и греческие сулиоты — разве не они будили, вдохновляли, вели к новым далям Пушкина и Байрона, Стендаля и Мицкевича, Гейне и Беранже? Живые ветры рассеивали пелену старых верований, освобождали от их пут и молодого Гюго, выводя его на дороги больших исканий и первых побед.

* * *

В день поздней осени 1828 года Виктор Гюго идет по улицам Парижа. Город контрастов. Дворец Тюильри — и лачуги у заставы Сен-Жак. Веселый говор бульваров, звуки песен, поцелуи влюбленных и рев толпы у подножья эшафота. Контрасты. Они пронизывают всю жизнь. Поэт все больше убеждается в этом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное