Читаем Гюго полностью

— Но ведь Франциск Первый, по слухам, изображен в очень дурном виде, а такая обрисовка одного из самых популярных королей может повредить монархии в самом принципе. Не могли бы вы, мосье Гюго, хоть немного смягчить какие-нибудь резкие черты?

Поэт решительно отказался. Министр развел руками: «Конечно, было бы приятнее, если б вы по-иному отнеслись к Франциску Первому, ну что ж…»

Все это раздражало Гюго. И теперь, после революции, те же разговоры, что и при Бурбонах, те же опасения и придирки властей.

Как-то пройдет спектакль?

Вечер премьеры. Сияют люстры. Театр полон. Ложи лорнируют партер. Как всегда бывает на пьесах Гюго, там, внизу и на галерке, полно каких-то подозрительных косматых юнцов. Что это? Дамы вздрагивают. В партере грянул хор. Юнцы во все горло поют «Марсельезу». А когда они замолкают, с балкона несется грозно-веселая «Карманьола».

Тише, тише. Уже звучит сигнал к поднятию занавеса. Но тишины нет. Какая-то весть передается по рядам. В зале гул, тревога.

— Только сейчас стреляли в короля!

Некоторые вскакивают с мест. Тревога не унимается.

Первый акт еле смотрят. А потом в зале начинается буря. Как на «Эрнани». Пронзительный свист, топот противников и оглушительные аплодисменты защитников. Актеры играют как-то вяло, им трудно прорваться сквозь этот шум и завладеть вниманием публики. Автор уходит домой без оваций, без торжественных проводов.

На другой день группа драматургов-консерваторов обратилась в министерство с петицией. Пьеса Гюго не только безнравственна — более того, это явная апология цареубийства, заявляли они, доказательством тому была демонстрация в театре в час покушения на короля и аплодисменты, которыми встретила публика некоторые подстрекательские стихи.

Спешно собрался совет министров, и пьеса «Король забавляется» была решительно запрещена. Театр снял ее с репертуара.

Не имея возможности непосредственно напасть на правительство, Гюго решил возбудить судебный процесс против незаконных действий театра. Таким образом, он сможет выступить против тиранического произвола властей и привлечь к этому вопросу общественное внимание.

На помощь призван Теофиль Готье и еще несколько бойцов из армии «Эрнани». Гюго меряет шагами комнату и диктует свою речь. Ее надо не только произнести в суде, но в тот же день опубликовать в газете, а для этого требуется несколько копий. Речь все разрастается. Помощники бурно одобряют и неутомимо строчат. Уже три часа ночи. Домой идти поздно. На полу расстилаются матрацы, рабочий кабинет похож на бивак.

Наутро бой. Зал суда переполнен. Поэт на трибуне. Он обвиняет.

— Где же закон? Где же право? Могут ли в самом деле совершаться такие вещи во Франции? Было ли то, что мы называем июльской революцией?..

Аплодисменты то и дело прерывают его речь. Публика на стороне Гюго. Судьи же не решаются пойти против министерства. Этого следовало ожидать. Иск против театра не удовлетворен. Но не в денежном иске дело. Важно то, что писатель вступил в борьбу за права гражданина, за свободу печати. Дело получило широкую огласку, все газеты заговорили о нем. Естественно, что враги не преминули воспользоваться случаем и очернить политическую репутацию поэта-обвинителя. Встает в позу борца за свободу, а сам получает королевскую пенсию, злопыхали правительственные газеты.

В ответ на это заявление Гюго обратился с письмом к министру д'Аргу.

«…при настоящем положении дел, — писал он, — когда правительство, очевидно, полагает, что так называемые литературные пенсии выдаются им, а не страной, что это не более как субсидии, связывающие независимость… честному писателю следует прежде всего порвать денежные счеты с правительством… из всего этого следует, что я отказываюсь от своей пенсии».

<p>Драмы и жизнь (1833–1838)</p>

«Выпустить в свет новую драму после запрещенной — это тоже был способ сказать правительству правду в лицо… — писал Гюго в предисловии к пьесе „Лукреция Борджа“. — И автор теперь рассчитывает в одно и то же время продолжать политическую борьбу, если в том будет надобность, и свой литературный труд. Можно выполнять свой долг и вместе с тем заниматься своим делом. Одно не мешает другому. У человека две руки».

О новой пьесе прослышал Гарель — директор театра Порт Сен-Мартен. Декабрьским утром он явился к Гюго. Маленький, тучный, сияющий улыбкой, брелоками, лакированными сапогами, Гарель, плотно усевшись в кресло, принялся уговаривать Гюго:

— Отдайте мне вашу новую вещь. В главной роли будет сама мадемуазель Жорж!

Прежде чем приступить к репетициям, решили прочесть пьесу знаменитой актрисе, которая всецело властвовала и над директором и над репертуаром этого театра. Пьеса понравилась примадонне.

На следующее чтение в театре собрались все актеры. Драматический сюжет пьесы должен найти у них отклик. Италия XVI века. Развращенный двор феррарского герцога. Интриги, тайные убийства, борьба за власть. Героиня — легендарная отравительница Лукреция Борджа. Чувство материнства очищает и возвышает ее. В нем ее искупление и ее гибель.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное