Гюрги-Дюрги-Дюк

— Что? — спросила Юлька, стараясь показать, что не испугалась ни капельки. — Кто это?

Она повернулась на голос, хотя все равно не смогла бы различить в темноте лица незнакомца, и услышала — он тоже шагнул к ней, на ее голос.

Юлька хотела зажечь спичку и не успела — жесткий и сильный удар то ли гибкого прута, то ли плетки обрушился на нее…

Вскрикнув, Юлька закрыла лицо руками. Второй удар пришелся по голове, третий по плечу… Отступив, Юлька зацепилась ногой за ступеньку и упала, разбив локоть… Топота убегающих ног и стука захлопнувшейся двери на первом этаже она уже не услышала, потому что испуг так оглушил ее, что ушли куда-то все звуки, а язык стал почему-то шершавым, как корка апельсина.

Потом звуки вернулись к ней. Она услышала, как по-сумасшедшему громко колотится ее сердце…

— Бешеный! — крикнула Юлька в темноту. — Хулиган!

Где-то наверху открылась дверь чьей-то квартиры, и сердитый женский голос крикнул в пролет лестницы:

— Прекратите безобразничать! И когда это кончится?

Юлька подождала, когда успокоится голос, захлопнется дверь наверху, и, придерживая ладонью разбитый в кровь локоть, поднялась к себе.

Глупо! Смешно и глупо! Ее уже давно не били мальчишки. Наоборот, теперь они все были такими хорошими, иногда даже подлизывались… Какие-то ненормальные, бешеные мальчишки жили в этом городе!

Она смыла кровь с локтя, потом рассмотрела свое лицо в зеркальце. Узкая розовая полоска тянулась через лоб от виска к виску — как яркая царапина. Теперь, наверно, надолго…

Целый час просидела она перед зеркалом, прикладывая ко лбу влажный носовой платок, но полоса не исчезла, боль не ушла, а обида не кончилась и даже осталась с ней на всю ночь.

4. Ночная гостья

Юлькин сон был тревожным, даже страшным, и среди ночи Юлька проснулась. Ей показалось, что кто-то пронзительно и тревожно закричал над ее ухом: «А-а-а-а!» Сон разлетелся сразу!

На полу лежали два квадрата слабого света — от окон. Их было недостаточно, чтобы разглядеть те, дальние и темные, углы комнаты. Напуганная до смерти Юлька забыла спросонья, на какой стене выключатель, и заметалась по комнате, натыкаясь то на жесткий неуклюжий рояль, то на стол, то на свои тапочки, которые тут же улетели от ее ноги под диван… И наконец услышала — в прихожей отчаянно и пронзительно, как тревожный крик «а-а-а», заливался звонок. «Телеграмма! С мамой что-то случилось!» Она набросила халат, не угодив в рукава… Вспомнив про настольную лампу, включила ее уже на бегу… Ворвавшись в прихожую, дрожащими руками нащупала язычок задвижки и распахнула дверь настежь.

В светлом проеме двери стояла растрепанная соседка-караульщица без платочка и без очков, а рядом с ней — незнакомая девчонка ростом чуть повыше Юльки, в спортивной куртке, в бриджах, с большой аэрофлотной сумкой на длинном ремне. За спиной девчонки, на лестничной площадке, горела лампочка, и девчонкины волосы светились так, словно в них были запрятаны золотые фонарики из вчерашнего Юлькиного сна. Юльке даже послышался звон золотой цепочки. Она отчаянно тряхнула головой.

— Вот она! — воскликнула соседка, указывая на Юльку. — Сама назвалась! И чемодан с ней был!

— Здорово спишь! — сказала девчонка с фонариками. — Ты кто?

Ее лица не было видно, полуодетой же, еще не опомнившейся со сна Юльке лампочка с площадки светила прямо в лицо, и от этого Юлька чувствовала себя беспомощной и жалкой со своей царапиной на лбу.

— Я — Юля. Витанович.

— А! — выдохнула, словно вскрикнула, девчонка и шагнула в прихожую, сразу погасив фонарики в волосах.

— Может, милицию звать? — деловито спросила соседка. — У меня в квартире телефон.

— Извините! — бросила ей через плечо девчонка с погасшими фонариками. — Не беспокойтесь. Я ее знаю.

— Да я-то никого не знаю! Я сама-то всего на неделю приехала! — запричитала соседка, но девчонка, круто повернувшись, захлопнула дверь.

Они прошли в комнату, и девчонка, подойдя к столу и высоко, как свечу в подсвечнике, подняв настольную лампу, внимательно и бесцеремонно оглядела Юльку с ног до головы. На этот раз свет упал и на ее лицо, поэтому Юлька, окончательно отогнавшая от себя сон, не побоялась ответить ей таким же бесцеремонным и долгим взглядом. У незнакомки были резкие, как у сердитого мальчишки, губы, глубокие темно-серые глаза в коротких, густых и, наверно, очень жестких ресницах и совсем светлые пушистые волосы.

— А почему ты такая исцарапанная?

— Исцарапалась. А что? — спокойно, пожалуй, даже нагловато спросила Юлька — ее разозлила эта бесцеремонность незнакомой девчонки.

— Значит, ты — Юля?

— Юля. А что?

Девчонка осторожно поставила лампу на стол, бросила сумку на рояль, который сейчас же отозвался жалобным звоном, и с холодным, непонятным любопытством спросила:

— И что же означает это имя?

Такого глупейшего вопроса при знакомстве Юльке еще ни разу в жизни не задавали.

— Как — что означает? Ничего не означает.

Юлькино имя, в отличие от других имен, действительно ничего не означало и не переводилось никак. Просто в Древнем Риме так называли женщин из славного рода Юлиев.

— Ничего?

— Ничего.

— Почему в больнице не была?