ГКЧП. Был ли шанс?

— Вы правы! Мы проявили мягкотелость. Советская власть в конечном счете погибла из-за своей гуманности. Мы хотели только не дать подписать Союзный договор и привести ситуацию в соответствие с Конституцией. Думали, что после этого все наладится само собой. Непростительная наивность! Надо было на все наплевать. И, вопреки Конституции, арестовать 20–30 человек. Собрать Верховный Совет. Обсудить там ситуацию. И придать этих людей суду. И это было бы однозначно правильное решение. Поначалу был бы, конечно, шум. Но потом бы он стих. А страна осталась.

— Хотя бы теоретически кто-то из вас выдвигал такой вариант?

— Нет, так вопрос не ставился. Речь шла только о том, чтобы не допустить крови. Мы ничего не боялись, но на кровь не шли. Понимали, что, как и те ребята под мостом, полезли бы другие: «Арестовали нашего Бориса Николаевича!» И началась бы катавасия. Это сейчас мы понимаем, что эти жертвы были бы несоизмеримы с жертвами, например, 1993 года. Сколько тогда погибло людей по вине Ельцина?

— В какой момент вы почувствовали свое бессилие как власть?

— Лично я почувствовал, когда произошла как раз эта трагедия под мостом. Отчасти начал понимать, еще когда Ельцин вылез на танк. Это был отчаянный шаг с его стороны, но он полностью оправдал себя. Правда, ценой развала Советского Союза. А что мы могли с Ельциным сделать в той ситуации? Тут же уничтожить? Конечно, сегодня, зная, какие грядут последствия, я бы пошел на все. Но тогда, поймите, я, да и большинство членов ГКЧП, узнали о проекте Союзного договора буквально за пару дней до этих событий. Мы были дезориентированы, поскольку не участвовали в этой свалке.

Но повторяю, если бы я ставил себе задачей захват власти, а другие члены ГКЧП мне присягнули, я бы действовал по-другому. Но ГКЧП был коллективным органом, а коллективный орган действует иначе. К тому же в ГКЧП не было консолидации. Лукьянов, например, занимал очень мягкую позицию, в то время как от Верховного Совета зависело очень многое. Язов постоянно говорил о том, что войска предназначены для борьбы с внешним врагом, а не с внутренним. А позиция Крючкова мне до сих пор непонятна. Получилось, что страны нет, а Комитет государственной безопасности весь в белых перчатках. Между тем именно он в первую очередь и отвечал за то, чтобы арестовать Ельцина и отправить его в «санаторий».

— …В результате в «санаторий» отправились все вы. Более того, разговор применительно к вам шел ведь о высшей мере?

— Шел.

— И о том, что вас хотят ликвидировать до суда, были слухи?

— Могу рассказать вот что. После провала ГКЧП я вернулся в санаторий «Барвиха», где до этих событий проходил лечение, а через день, 23 августа, туда ко мне приехали с ордером на арест. Помню, потребовал адвоката. Следователь отвечает: «За забором собрались горячие головы. Зачем вам адвокат?» Действительно, при выезде из санатория нашу машину останавливают. И освещают со всех сторон фарами. Мужские голоса. Арестовавший меня следователь вступает в переговоры. Минут 15 с кем-то объясняется. Потом фары гаснут. И мы едем дальше. Кто были эти люди, я не знаю. Я их даже не разглядел из-за света. Следователь намекнул, что это было что-то вроде его поддержки.

— А почему вас сразу не арестовали вместе с остальными членами ГКЧП?

— Потому что я сказал, что я депутат Верховного Совета и если меня арестуют, это будет нарушение закона. Но закон они все-таки нарушили. Потому что, когда 26 августа Верховный Совет все-таки собрался и принял решение о моем аресте, я уже три дня как сидел в тюрьме. Кстати, на этом заседании присутствовал Лукьянов. Но его тоже потом арестовали. Хотя и позже всех. Видимо, потому что они с Горбачевыми дружили семьями.

А Крючкова и Язова действительно арестовали сразу после прилета из Фороса, куда мы к Горбачеву ездили второй раз. Хотели прекратить эти распри. Но к тому времени у Горбачева уже, видимо, состоялся разговор с Ельциным, и они уже распределили свои роли на будущее. Кстати, если помните, Горбачев полетел обратно в Москву на самолете Руцкого, куда взял с собой Крючкова. Видимо, боялся, что собьют в воздухе. Но бандитства-то в нас не было. На этом и проиграли.

— Что вы почувствовали, оказавшись вместо Кремля на тюремных нарах?