Гладиатор забытых созвездий

Роботы переглянулись. У них было совершенно одинаковое выражение неподвижных лиц-масок, и она отличала их только по именам. Оба были в равной степени недалекими и приставучими. Вначале, когда они только были произведены и приставлены ее оберегать, Лависса с досадой обозвала одного робота «Пень!», и он неожиданно откликнулся. Так имя и прижилось. Второй некоторое время был без имени, а потом получил прозвище День – просто по созвучию с Пнем.

– А ну проваливайте! – снова крикнула девочка, которая не могла уже выносить эту назойливую опеку.

– У нас приказ не отходить от вас ни на шаг! – отчеканил День, вытягиваясь по стойке «смирно».

– А я приказываю вам отстать от меня!

– Мы подчиняемся только распоряжениям вашего отца! – заявил Пень.

И Лависса знала, что упрямые роботы все равно будут таскаться за ней, даже если она начнет швырять в них табуретками – что порой, разозлившись, и делала.

В это время к ней в комнату, крадучись и блестя желтыми глазами, вошла ее любимая кошка Луиза с придушенным птенцом птицы ляо-сяо в зубах, которого она только что поймала где-то в парке. Хотя Луизу кормили чем только душа пожелает, она все равно оставалась охотницей. Увидев кошку, роботы мигом выхватили бластеры. Потом Пень поймал орущую и царапающуюся Луизу и стал сличать у нее сетчатку глаза.

– Вы что, спятили, дураки? – Лависса подскочила и вырвала свою любимицу из пневматических лап робота.

– Мы должны были убедиться. Вдруг это не кошка, а заминированный биоробот, – сказал Пень, пряча бластер в кобуру. – Сто лет назад именно таким способом было совершено покушение на президента Земли. Только тогда вместо кошки использовали биоробот его любимой собаки.

– Ну, все! Хватит с меня! Мы уходим! – Лависса схватила Луизу и бросилась по коридору.

Пень и День понеслись за ней.

Девочка помчалась вначале по длинной лестнице на верхний уровень, а потом по петляющему коридору, слыша за спиной настойчивый топот роботов. Она хотела выйти к дополнительным лифтовым шахтам, которые спускались в парк, но, видимо, не туда свернула и забежала в тупик. Она редко бывала в этом крыле резиденции, которое находилось в стороне от ее обычных маршрутов. Здесь в стене была массивная дверь, будто запертая, но Лависса толкнула ее изо всех сил, и она неожиданно открылась. Не задумываясь, девочка забежала в комнату и захлопнула дверь перед самым носом у роботов, закрыв ее на внутренний замок.

Пень выхватил бластер и хотел было высадить дверь, но более осторожный День сказал:

– Постой-ка! Смотри, куда мы забежали! Это кабинет начальника службы безопасности. Если мы высадим дверь, усач нам этого не простит.

– Но у нас приказ президента не спускать с нее глаз!

– Из кабинета есть только один выход. Она никуда не денется. Мы будем ждать ее здесь.

Роботы замерли по обе стороны двери, неподвижно глядя перед собой. Время от времени подозрительный Пень ловко ловил пролетавших мимо больших деметрианских мух, сличал у них сетчатку глаза, а потом, убедившись, что это не биоробот, с треском давил их в кулаке.

– Бам! – говорил при этом День, и оба телохранителя дребезжали от хохота.

У туповатых роботов были свои развлечения, и по сравнению с ними Грохотун не казался самым ограниченным.

Обнаружив, что роботы остались снаружи, Лависса опустила кошку на пол и огляделась. Она впервые была в кабинете начальника службы безопасности. Обычно возле этого кабинета всегда стояла его личная охрана и никого сюда не пускала, даже дочку президента, но сейчас Пурк – так звали усатого – куда-то запропастился, хотя должен был уже быть на месте, и вся охрана, встревожившись, отправилась на его поиски.

Кабинет Пурка представлял собой просторный зал без окон, все стены в котором были завешаны темными коврами, которые изнутри подсвечивались красными противоподслушивающими датчиками, горевшими как глаза неведомых монстров. У окна на бронированном стеллаже под колпаком стояло всевозможное оружие – бластеры, лучеметы, снайперские импульсные винтовки и молекулярные двухзарядные дробовики крупного калибра. Такие дробовики использовались для охоты на динозавров до тех пор, пока она не была запрещена как негуманная, и Лависсу поразило, что усач собрал все это оружие.

Пурк всегда был ярым противником охоты и неоднократно утверждал во всеуслышание, что не смог бы поднять руки ни на одно животное, не то что на человека.

«Сам не знаю, в кого я такой мягкий, – заканчивал он обычно свою речь. – Должно быть, в моего дедушку, который славился среди соседей своей добротой…» «Хотя почему-то работал палачом…» – шепотом добавлял в таких случаях папин секретарь.

Вообще «гуманизм» было любимым словом усатого, и он употреблял его так часто, что худой секретарь осторожно шутил: «Если убрать у него из речи слово «гуманизм», ему придется объясняться только предлогами».