Гладиаторы

— Эти жрецы — самые настоящие обманщики. И не только потому, что они не убивают на жертвеннике, хотя и делают вид, что убивают, но еще и потому, что они лгут, уверяя, будто можно достичь бессмертия убийствами. Бессмертия вообще не достичь! Если бы было иначе, то за тысячелетия существования человеческого рода хоть один достиг бы его, но этого нет…

— Если бессмертных рядом с нами нет, то это еще не значит, что их нет нигде, — тихо сказал Пизон. Он дрожал от ярости: Марк хладнокровно разрушал его веру в бессмертие через смерть, веру, что могла, казалось, вернуть ему душевное спокойствие. — Там, в храме Таната, я чувствовал, как становлюсь неподвластным смерти, — это ли не доказательство того, что бессмертие и в самом деле возможно?

— Некоторые, махая руками, чувствуют себя птицами (особенно это относится к душевнобольным), однако, согласись, им никогда не оторваться от земли, — возразил Марк. — Жрецы Таната своими завываниями немного притупляют страх смерти, вот и появляется обманчивое ощущение бессмертности.

— Так ты хочешь сказать, что в храм Таната его поклонников приводит страх? — с угрозой спросил Гней Пизон.

Марк не услышал угрозы.

— Да! Страх смерти, не обузданный разумом, — вот что толкает на убийства ради призрачного бессмертия, то есть толкает в безумие.

Пизон остановился. Глаза его налились кровью.

— Довольно! — взревел он, и ночное эхо вторило ему, пугая поздних прохожих.

Пизон остановился и схватил Марка за руку, так что Марку пришлось остановиться тоже.

— Мальчишка! — Голос Пизона гремел, как тысячи пустых кастрюль. — Мальчишка, ты будешь говорить о страхе мне — мне, римскому сенатору! Как бы мне хотелось увидеть острие кинжала у твоего горла — интересно, хватит ли всей твоей гордыни и хвастливости, чтобы хоть на мгновение отсрочить смерть? Ты тут болтал о сумасшедших. Когда под ногами разверзается бездна, то кто же, по-твоему, более безумен: тот, кто осознает опасность, или тот, кому мерещится несуществующая твердь? Ты тут болтал и о страхе — ты, мальчишка, который в ужасе отводит глаза от пропасти, тогда как я спокойно смотрю в ее глубины…

— Чего-чего, а спокойствия я в твоем храме не заметил, — вставил Марк. — Если, конечно, не называть спокойствием страх до щенячьего визга.

Пизон, затрепетав, больно сжал плечо Марка. Опасаясь иметь дело с сумасшедшим, Марк рванулся в сторону — у Пизона остался только клочок плаща.

Марк быстро пошел прочь.

Пизон не пытался преследовать молодого римлянина — он топтался на месте, выкрикивая вслед ему проклятия и скрежеща зубами. А потом вдруг разразился хохотом.

«Он ненормален, — вздрогнув, подумал Марк. — Надо избавить от него Орбелию, но как?»

Глава восьмая. Самоубийство

Когда Пизон, бормоча проклятия, подходил к своему дому, наперерез ему из тени выдвинулись трое. Пизон не испугался: злоба на какое-то время потеснила его трусость. Выхватив кинжал, сенатор продолжал идти вперед, не сбавляя шагу.

— Эге, приятель! — насмешливо протянул один из темной троицы, останавливаясь. — Да ты, я вижу, собрался воевать. Уж не со мной ли?

Этот голос Пизону был хорошо знаком — его обладателя он поминал недобрым словом чуть ли не каждый день. Голос принадлежал Каллисту. Пизон спрятал кинжал. Хотя он желал смерти Каллисту не меньше, чем Марку, поскольку именно Каллисту, как он считал, он был обязан своим падением, однако сейчас вымостить свою злобу на Каллисте при помощи оружия он не мог: те двое, что стояли рядом с Каллистом, несомненно, были его рабами-телохранителями, а телохранителей Каллист выбирал себе из лучших гладиаторов, куда более искусных в умении убивать, чем он, Пизон.

Впрочем, если сенатор не имел возможности уничтожить вольноотпущенника силой оружия, то это еще не значило, что он был готов рассыпаться перед вольноотпущенником в любезностях.

Не сказав ни слова Каллисту, Пизон обошел его, как некий неодушевленный предмет собачьего происхождения, и оказался у ворот своего дома. Оставалось только постучать.

— Погоди, дружок! — воскликнул Каллист уже без тени насмешки. Пизон оглянулся. — Погоди! Мне известно, что ты был у Марка Орбелия этой ночью. Отвечай, сделал ли ты все, что должен был сделать?

Вместо ответа Пизон плюнул себе под ноги (сперва он хотел нахаркать прямо в глаза наглому вольноотпущеннику, зачем и оглянулся, но благоразумие все же взяло верх). После этого Пизон принялся колотить в ворота и колотил до тех пор, пока заспанный раб-привратник ни распахнул одну из створок.

Каллист, вытянулся к уху Пизона и со злобой прошептал:

— Так передал ли ты, дуралей, письмо Камилла Скрибониана Орбелию, или нет?

— Нет! — хрипло бросил Пизон и шагнул во двор.