«Гладиаторы» вермахта в действии

13 декабря командование 3-й танковой группы, с разрешения Гитлера, отдало распоряжение оставить позиции у Клина. Если фронтовые подразделения сохраняли дисциплину и старались удержать фронт, прикрывая эвакуацию раненых и матчасти, то отступление тыловых подразделений превратилось в беспорядочное бегство. Вот как вспоминал об этом генерал Шааль: «Дисциплина начала рушиться. Все больше и больше солдат пробивалось на запад без оружия, ведя на веревке теленка или таща за собой санки с мешками картошки они просто брели на запад без командиров. Солдат, погибших в ходе бомбежек, больше никто не хоронил. Подразделения тыла заполняли дороги, в то время как боевые части всех родов войск, включая зенитчиков, отчаянно дрались на передовой. Целые колонны войск обеспечения, — за исключением тех, кто имел жесткое руководство, — в страхе устремились в тыл. Части тыла охватил психоз, вероятно потому, что в прошлом они привыкли к постоянным наступлениям и победам. Без еды, трясущиеся от холода, в полном смятении солдаты шли на запад. Среди них попадались раненые, которые не смогли вовремя отправиться в тыл. Экипажи самодвижущейся техники, не желая ждать на открытых местах, когда на дороге рассосутся пробки, просто уходили в ближайшие села. Такого трудного времени на долю танкового корпуса еще не выпадало»^{446}. Особенно показательным было то, что в вермахте перестали как положено хоронить убитых. Илья Оренбург отмечал в мемуарах, что в первый период войны немцы аккуратно и заботливо хоронили солдат — было много кладбищ с шеренгами березовых крестов и тщательно выписанными именами. Немцы хоронили своих и на площадях советских городов — этим они, вероятно, хотели показать, что пришли надолго^{447}.

3-я танковая группа оставила Клин к 15 декабря; танковое острие, нацеленное на Москву с севера, расплющилось. 30-й и 1-й советским армиям удалось устранить смертельную угрозу для столицы. С другой стороны, советским войскам не удалось уничтожить 3-ю танковую группу: она избежала окружения и по плану вывела свои части из соприкосновения с противником, отойдя на 90 км и заняв позиции по реке Лама. К западу от города 4-я танковая группа и 2-я танковая армия Гудериана на юге также отступили, сумев избежать охватов.

Пауль Карель пишет, что воочию жестокость зимы явила себя на Рождество одному из тыловых прикрытий 3-го полка на участке 2-й танковой группы. Это случилось под Озаровым. В бинокль лейтенант увидел группу людей и лошадей, стоящих на пологом склоне. Немцы стали осторожно приближаться. Была странная тишина. Группа советских солдат казалась зловеще неподвижной на блистающем снежном покрывале. И вдруг лейтенант понял причину — люди и кони, стоявшие близко друг к другу и наполовину утопавшие в снегу, были мертвы: они замерзли стоя. Смерть застала их там, где они остановились на привал. На одной из лошадей сидел замерзший раненый^{448}. Кажется сомнительным, что лошадь могла замерзнуть стоя, но этот эпизод впечатляет…

Уже к концу 1941 г. немецкие потери убитыми достигли 150 тысяч, что более чем в пять раз превысило их потери за всю французскую кампанию. С осени 1941 г. в донесениях СД впервые появились указания на то, что письма фронтовиков отмечены озабоченностью — солдаты жаловались на растущие трудности со снабжением, писали об огромных резервах Красной армии, о бесперспективности войны на необозримых и бескрайних просторах России. С началом зимы настроение фронтовиков стало критическим: легко себе представить состояние человека, который в легкой шинели неделями или даже месяцами должен был торчать в окопах на сорокаградусном морозе. Приходится только удивляться тому, что немецкий фронт не развалился в первую же зиму. Гитлер считал, что санкционированное общее отступление приведет к тому же, что случилось с французами в 1812 г.^{449} По всей видимости, эти опасения Гитлера были не напрасны. Майор тыловой службы Омихен, который по служебным делам был в командировке на Восточном фронте, передавал, что солдаты были в жутком моральном состоянии, кутались в какие-то невероятные лохмотья, а когда к ним обращались, они либо не отвечали ничего, либо плакали^{450}. Военврач вермахта Ловис Гремлица передавал, что в январе 1941 г. в одной из дивизий группы армий «Центр» саперы не успевали хоронить трупы погибших и замерзших солдат — их просто присыпали снегом. Гремлица описывал, как больной диареей и ослабевший капитан лежал, примерзнув к луже собственного поноса, и умолял его пристрелить…^{451}

Немецкий ветеран Ги Сайер вспоминал, что зимой, кроме мороза, немецкие солдаты страдали и от грязи. О намерении помочиться объявлялось всем присутствующим. Солдаты совали под струю мочи замерзшие руки, часто моча при этом заживляла порезы^{452}. Оружие на морозе казалось хрупким, как стекло. Сайер писал: «Никто не покрыл себя славой, сражаясь против русских. Мы вели другой бой — бой против мороза, усталости, грязи и вшей. Этот бой и стал частью повседневной жизни»^{453}.