Glaeddyv vort, beanna (GV, b) (СИ)

— Ягоде кого? — изумленно спросила подруга.

— Да волчья ягода, — я отмахнулась. — Пока я не загуглила, так и верила, что поможет похудеть.

Филиция сделала вид, что поняла, и, коротко кивнув, убежала — принесли первых раненых с ожогами. Похоже, принимающая сторона решила устроить маленький гриль для вновь прибывших гостей столицы будущего свободного государства и пожарить их живьем прямо в доспехах. Не рассчитали, видать, что нашим тоже достанется.

Мимо пронесли ужасно обожжённого человека, с громадными вздувшимися пузырями по всему лицу. Он не переставал кричать. Особенно сильно раненый заорал, когда медсестры стали снимать штаны — ткань намертво прилипла к ожогам, и никто не мог посмотреть насколько там все плохо.

Я занялась настойкой, как просила приятельница, боясь смотреть по сторонам и сконцентрировавшись только на одном деле. Зрелище не для слабонервных — это во всяких «Властелинах Колец» люди красиво умирают на поле боя во славу Родины, в действительности все гораздо мерзопакостней. Голые кости, куски мяса, свисающие с отрубленных конечностей, ожоги последней степени тяжести, увечья — та самая изнанка войны, которую никогда не будут воспевать поэты, вроде Лютика, потому что это не романтично и не вдохновляет на новые завоевания. Это реальность, маза фака, от которой не убежать.

Многие из принесенных могут не дожить до утра, многие останутся на всю жизнь калеками, вроде Йорвета. У него же нет одного глаза, и я не думаю, что эльф по-глупости сам себе его выколол. Конечно, в отличии от многих, командиру скояʼтаэлей это не мешает — слишком сильная личность, чтобы ставить крест на карьере лестного предводителя партизан, но кметы куда гораздо более слабые. Как духом, так и телом — это первая битва для большинства ополченцев.

Мимо пронесли человека, с пробитым легким, из раны которого вытек уже литр крови. Медсестра пыталась приложить к дырке плотную ткань, чтобы заткнуть, но толку-то? Кровь наполнит его легкое изнутри и он, по сути, в ней захлебнется. А ведь этот парень, которому так жестоко досталось, почти ребенок. У него впереди была вся жизнь, а теперь — только пустота и энтропия. Медсестра что-то говорила, жалобно поглаживая по голове — она тоже осознавая, что несчастный воин не проживет и десяти минут. Погладив в последний раз, она ухошла — нет смысла возиться с совсем безнадёжным случаем, надо заняться теми, у кого есть шанс. Парень потянулся к ней, но в последний момент, осознавая, почему женщина покинула его — принялся рыдать. Бормотать что-то про мать, отца, любимую, отхаркивая кровь. Только перед смертью мы понимаем ценность своей собственной жизни. Он кашлянул в последний раз. Я подошла и рукой закрыла его глаза.

Бадьян зашипел, грозя пеной вылезти из котла и затопить маленький костер под ним. Надо спасать тех, кто жив.

Война — это разрушение, горе и слезы. Жизнь — очередь за смертью. Дурак тот, кто лезет без очереди. Борешься ли ты за свободу своей земли, или, наоборот, захватываешь чью-то территорию, ты должен осознавать, что это навсегда останется с тобой. Завидую ведьмаку, он прошел столько битв и далеко не все помнит. У него вообще свое восприятие смерти — словно он не умрет, а нажнем кнопочку «Reset» и переродиться. Хорошо, если так и будет.

— Ани! — Фил закричала откуда-то справа. — Помоги мне!

Я кинулась на голос, огибая лежанки с больными и мертвыми, над которым склонялись медсестры. Фил держала какого-то малыша, бледного, с раздробленной рукой и расцарапанным лицом. Он не стонал, не проявлял признаков жизни — только запотевшее зеркало около носа говорило, что есть какая-то надежда. Кажется, знакомое лицо — этот малыш рассказал о выходе из города через колодец.

— Сунулся прямо на поле боя, — Фил дала мне его руку. — Рядом разорвалась бомба. Оставляю на тебя.

Я потрогала лоб — холодный. Плохо. Силы покидают детское тело — он почти не дышит. Я поискала пульс — слабый, почти не чувствуется. Панически соображая, что делать, я кинулась за теплой водой, бинтами и спиртом — обработать раны, надо обработать раны.

Губы пересохли, сердце отдавало в голову жутким стуком. Я быстро побежала по окрестностями, собирая нужные предметы. Мне казалось, я была гиперскоростной, но вернувшись, пульса не обнаружила.

— Ну, нет, — почти со злостью закричала я. — Ты не умрешь просто так!

Как нас учили в универе? Не прямой массаж сердца и дыхание рот в рот? Вдруг получится? А к черту, нет времени думать. Время для размышлений давно прошло.

Я быстро расстегнула пояс ребенка и рубашку, прикрывающую хилое тельце. Раскрытую левую ладонь я положила на грудь мальчика, так что бы рука совпадала с осью грудины, а правую положила сверху, чтобы пальцы не касались груди — пришлось их приподнять — принялась надавливать, как когда-то на практических занятиях в классе. Интенсивно, стараясь отсчитывать нажатия, прикладываясь ко рту и выдыхая в него весь воздух из легких. Я не знала, сколько раз я это сделала, просто продолжала, пока мальчик не открыл глаза и задыхаясь, начал откашливаться, приподнимаясь и стараясь сесть.