Читаем Глаголют стяги полностью

— Без хорошего проводника тут все одно как в дубраве… — назидательно говорил он. — И бедный который или скупой не может ни видеть, ни целовать какую-либо святыню — разве только в праздник какой. Тут плати за всё…

И пока во дворце продолжали ломать голову над тем, как достойно и без порухи выйти из того положения, в которое поставил императоров Володимир, Берында водил русь по Царьграду.

Они долго стояли около потешной площадки и издали смотрели, как царь с боярами вышними на конях играли в мяч, дивились, как на ипподроме — он был тут же, около дворца, — колесницы четвёрками летали, но Берында увлекал их скорее к чудесам более значительным. И он показывал им трапезу, за которой праотец наш Авраам ел хлеб с посетившей его Святой Троицей, и крест из той лозы, которую посадил Ной после потопа, и масличный сучок, принесённый голубицей в ковчег, и палицу Моисееву, которою тот разделил Чермное море для израильтян, и скрижали Моисеева закона…

— Да ведь он, сказывают, разбил их, когда увидел жидов за непотребством их? — недоверчиво заметил Федорок.

— Мало чего… Разбил!.. — не колеблясь, отозвался Берында. — Он разбил, а Господь в назидание людям своим вновь воздвиг их, как были…

И показал он руси кивот, в котором манна сохранялась, и медную трубу иерихонского взятия. «Это в неё вострубит ангел при втором пришествии», — пояснил он. — И часть милоти пророка Илии и его пояса. И были тут пелены Христовы, и золотые сосуды, принесённые Ему волхвами в дар, и свёрла и пилы, которыми был сделан крест Христов, и сам крест, и венец терновый, и гвозди, и копие, и повой Пресвятой Богородицы, и калиги Господа, и мраморная лохань, в которой Он мыл ноги своим ученикам… Мощей всяких было множество — начиная с мощей Ивана Крестителя. Чудотворных икон была тьма: была икона Богородицы с Христом на руках — жидовин один ударил ножом в гортань Христа, и из неё истекла кровь. Была икона Спасова, которую святой Герман послал без корабля посольством в Рим. Была икона, из очёс которой текли слёзы. И заставлял он русь за небольшое вознаграждение служителю дивиться на икону кира Леона, то есть императора Льва Мудрого, и у него камень дорогой на челе и ночью светит по всей Святой Софии. Тут же, у Святой Софии, Премудрости Божией, показывали им — все за ту же цену — и чудесный ковёр святителя Николая: один ремесленник в Царьграде, дошед до старости и убожества и не имея на что купить к празднику святого Николая вина, просфор и свеч, решился продать последнее достояние своё, ковёр. Святой Николай, тронутый, явился к нему под видом мужа честна и ковёр этот у него купил, а когда тот удалился, чтобы купить свеч, вина и просфор, святой воротился и возвратил ковёр жене ремесленника за ненадобностию… Да всего и не перескажешь!..

И не успевали послы за ночь передохнуть от всех этих диковин, как неутомимый Берында вёл их глядеть мусийный образ Спасителя, на котором из ран гвоздиных на ногах идёт святая вода: за некоторое вознаграждение русь могла тут помазаться святым маслом и испить этой воды. В Колонне Константина он показывал им секиру Ноя, которою тот строил ковчег, а в церкви Святых Апостолов он обращал их внимание на два столпа: к одному из них был привязан Христос, а у другого плакал святой Пётр после отречения. В монастыре Спаса русь видела чашу из белого камня, в которой Иисус претворил воду в вино… А затем шёл камень, из которого Моисей извлёк воду, остатки хлеба, который вкушал Христос на последней вечере, а в монастыре Продрома — волосы Богородицы. И видела русь камни, на которых беседовал Христос с Моисеем, и другие камни, которые возопили бы, если Христос заставил замолчать учеников. А в Ормлянском монастыре показали им — очень недорого — огонь, у которого грелся апостол Пётр в страшную ночь.[11]

Раз после такого дня хождения по всяким чудесам лунным и тёплым вечером Ядрей-Федорок сидел на бережку около ладей с притомившимся Берындой. Чрез воду шумел пригород торговый Сике, а за протоком в розовой мгле виднелся Хризополис. И Федорок решил поведать смысленному старику о своих сомнениях, главным образом о Стратилате: как мог он, ежели он святой правильный, поднять руку на Русь?! Разве можно молить ему после такой с его стороны пакости?..


— Экой недотёпа!.. Экой телепень!.. — с негодованием покачал на него своей головёнкой Берында. — А ещё, дурака, крестили!.. И, может, не один ещё раз… — бросил он на двоевера боковой взгляд.

— Ну, ну, ну… — примирительно уронил Федорок. — Лаяться нечего — ты дело говори…

Перейти на страницу:

Все книги серии Серия исторических романов

Андрей Рублёв, инок
Андрей Рублёв, инок

1410 год. Только что над Русью пронеслась очередная татарская гроза – разорительное нашествие темника Едигея. К тому же никак не успокоятся суздальско-нижегородские князья, лишенные своих владений: наводят на русские города татар, мстят. Зреет и распря в московском княжеском роду между великим князем Василием I и его братом, удельным звенигородским владетелем Юрием Дмитриевичем. И даже неоязыческая оппозиция в гибнущей Византийской империи решает использовать Русь в своих политических интересах, которые отнюдь не совпадают с планами Москвы по собиранию русских земель.Среди этих сумятиц, заговоров, интриг и кровавых бед в городах Московского княжества работают прославленные иконописцы – монах Андрей Рублёв и Феофан Гречин. А перед московским и звенигородским князьями стоит задача – возродить сожженный татарами монастырь Сергия Радонежского, 30 лет назад благословившего Русь на борьбу с ордынцами. По княжескому заказу иконник Андрей после многих испытаний и духовных подвигов создает для Сергиевой обители свои самые известные, вершинные творения – Звенигородский чин и удивительный, небывалый прежде на Руси образ Святой Троицы.

Наталья Валерьевна Иртенина

Проза / Историческая проза

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза