Глаша

Как не странно – то, на что намекала Татьяна, то, для чего Владимир приобрел юного кастрата, то, что рисовало его извращенное воображение, наяву никак не происходило. Махнев проводил с Шафаком дни и ночи, присматривался, привыкал к необычному поведению этого экзотического смуглого юноши. Вечерами Шафак вслух читал стихи или пел на итальянском и турецком языках, иногда танцевал. Владимир наслаждался его грудным сопрано, привлекали и гибкие плавные линии стройного тела, когда Шафак полуобнаженный (на нем лишь были легкие, шелковые шаровары) танцевал перед ним. Этот восточный танец начинался, как правило, с плавных движений, после темп ускорялся, доводя гибкое, смуглое тело юноши почти до судорог. Шафак поражал барина своей экзальтированностью и бешеным темпераментом, который был виден в каждом движении тонких рук и ног. Глаза юноши темнели, как море в сильный шторм, влажные губы наливались и краснели, словно кораллы, дыхание становилось порывистым.

В ту ночь Владимир позвал Шафака в баню. Они остались вдвоем. Игнат, как и все любовницы, на время был отправлен в отставку. Даже верный сотоварищ не был допущен к подробной демонстрации приобретенного «турецкого чуда». Мари тоже давно покинула поместье Махневых. Он не хотел ни с кем делить своего прекрасного мальчика. Слишком он был дорог его сердцу, слишком волновалась его душа при виде голубых глаз и шелковых волос этого посланника других миров. Он настолько полюбил юношу, что не чувствовал привычного похотливого зова при виде смуглого полуобнаженного тела.

Ярко горели свечи, в печи потрескивал огонь. Владимир курил опиум и смотрел на танец Шафака. Внезапно танец прервался, скрестив ладони на худенькой груди, Шафак медленно опустился на колени. Голова упала на грудь, плечи задрожали, послышался жалобный детский плачь.

– Шафак, солнце мое. Ты плачешь? – удивленно спросил Владимир. – Что с тобой? Тебе плохо? Иди, ко мне.

Юноша подошел к кровати, упал на колени и зарыдал еще громче. Кальян был отставлен в сторону, Владимир встал на ноги, сильные руки подняли Шафака с полу и усадили на кровать.

– Почему, ты, плачешь? За одну твою слезу я готов убить десятерых человек. Скажи, в чем дело? – Владимир с трудом отнял мокрые ладошки от заплаканного лица мальчика и поцеловал его в смуглый лоб. Затем, пальцы смахнули слезы с длинных ресниц, вытерли щечки, оправили темные локоны. Юноша замер от ласковых прикосновений барина. Его глаза с вызовом и обожанием смотрели в лицо своего господина. Владимир почувствовал сильное волнение, но отодвинулся от Шафака.

– Так, отчего плакал мой мальчик? Что случилось?

– Шафак плачет оттого, что господин его не любит.

– И что ты, Mon cher, себе вообразил? Я полюбил тебя, мое сокровище, как только увидел в длинном, нелепом тулупе на пороге моего дома.

– Я давно не мальчик. Мне скоро восемнадцать лет. Я мужчина. И я страдаю без ласки…

– Для меня ты всегда будешь моим любимым мальчиком. Терпение, я понемногу привыкну, и тогда буду ласкать тебя ночи напролет. Иди ко мне, ближе. Я поглажу твои худенькие плечи… Твоя тонкая шейка… Знаешь, как давно мои пальцы тосковали о такой шейке. Ни одна женская шея не вызывает во мне столько неги, как твоя. А эта узкая спина и маленькие ягодицы… Боже, я сойду с ума, – ладонь Владимира гладила смуглое податливое тело. Жгучее, не ведомое ранее желание охватило двух сластолюбцев, – Видишь ли, я – гурман во всем. Не будем торопиться. Я хочу вкушать тебя маленькими кусочками, пить твою любовь маленькими глотками. Покури опиума вместе со мной, а потом я буду тебя целовать. У нас впереди вся ночь и еще много прекрасных ночей.

– Мой господин никогда не разлюбит Шафака?

– Нет, мой мальчик, нет такой силы, что оторвет меня от тебя. Наконец, я понял свое предназначение. Я счастлив, как, никогда.

Они немного покурили опиума. Владимир сидел в трансе: глаза были полузакрыты, в голове звучали заунывные восточные напевы: громкий и тягучий голос зурны прерывался дробью барабанов и шелестящим звоном турецкого бубна. Казалось: это не музыка, а горный водопад падает с огромной высоты, рассыпая миллионы бриллиантовых брызг, и каждая капля, попавшая в водоворот, издает хрустальный звон, проникающий не только в уши, а в само сердце. Над водопадом, распластав широкие крылья, в синем небе парит горный орел – это к звону бубна и ритму барабанов присоединяются звуки свирели и флейты.